От экспедиции до экспозиции. Эрмитажная наука глазами генерального директора великого музея

(Продолжение. Начало — в предыдущем номере.)

— Неотъемлемая часть научной работы — экспедиции. Рискну утверждать, что и вас они привели в Эрмитаж. Как выбираются их маршруты, насколько системны полевые исследования? Экзотический ландшафт на большой цветной фотографии неспроста украшает ваш кабинет…
— Это подарок коллег, так выглядит сегодня Петра — древняя столица Набатейского царства, один из объектов моих полевых исследований. Петра под снегом, который в Аравии бывает крайне редко, — эффектное зрелище!
Экспедиции — важная часть эрмитажного воспитания. Через них проходят не только наши археологи, но и многие сотрудники, не имеющие прямого отношения к археологии: западники, прикладники, русисты.
Эрмитаж — крупнейший археологический центр, проводим около 30 экспедиций в год. Они не только приносят новое знание, но и прививают участникам довольно редкое умение трогать, ощупывать предметы материального мира. Это умение бывает археологическое и музейное. В поле ты обнаруживаешь вещь, должен ее очистить, описать, определить; в музее она уже есть, ты не первый берешь ее в руки и продолжаешь изучать — это два разных тактильных ощущения. Недаром эрмитажники преуспевают в создании инклюзивных выставок: они понимают, что чувствуют слепые и слабовидящие люди, соприкасаясь с музейными предметами.
Когда после перестройки обрушилась система академической науки, это выразилось и в резком, до нуля, сокращении числа экспедиций. Денег на их проведение не было. Мы сохранили все свои экспедиции простым способом: хоть один человек хоть на неделю должен был отправиться по нашим экспедиционным адресам. Побывать на месте, осмотреться, сделать описание, даже если нет возможности для раскопок.
А маршрутов у нас много, например, громадный скифский ареал от Крыма до Алтая. От одних каждый год ждешь сенсаций, но есть и «тихие»: люди докапывают и перекапывают курганы, которые уже изучались до них, выявляют важные детали, оставшиеся в XIX веке без внимания.
Конечно, каждый археолог хочет найти что-то необыкновенное, но развита и постепенная академичная археология, где занудно вычерчивают разрезы, досконально все просчитывают и промеряют, для многих она тоже романтична.
Раскопками дело не кончается. Несколько лет назад наши археологи вместе с популярным петербургским художником Анатолием Белкиным подготовили выставку-мистификацию «Золото болот». Он сочинил историю про экспедицию, которая встретила гномов, якобы обитавших на болотах древней Европы. Инсталляция состояла из 300 объектов, которые принадлежали этим гномам. Посетителю предлагалось задуматься о необходимости сохранения культуры и самобытности коренных народов. Думаю, хорошо, что Эрмитаж вовлекает в свою орбиту представителей разных специальностей, — так реализуется музейная междисциплинарность.
— Ведущие научные сотрудники Эрмитажа — почти без исключения кандидаты и доктора наук, многие с мировым именем, члены иностранных научных обществ и академий. Как происходят творческое становление и научный карьерный рост молодежи в стенах Эрмитажа?
— Молодые должны защищать диссертации. Мы эти устремления поддерживаем. Для защитивших помимо обычных лично мной введены довольно большие надбавки. Но ученая степень не единственное и уж точно не главное свидетельство творческого роста.
Подтверждение квалификации музейщика — подготовленная им выставка. Ты изучил свою коллекцию, представил ее, сделал из нее историю, ты написал статьи и выпустил каталог, показав свое знание эпохи, контекста, — это твой научный отчет, и он бесценен. Видно, что ты готов и в дальнейшем отдаваться эрмитажному делу. Многие наши молодые сотрудники с энтузиазмом готовят выставки. Им есть где развернуться: выставок в прошлом году было 40, в том числе 33 в Эрмитаже и 7 в его спутниках в разных городах России.
— Показателем объема и качества научной работы принято считать публикационную активность. Ее итоги вы подводите в рамках ежегодных Дней Эрмитажа в декабре.
Я посмотрел данные за прошлый, 2023-й: в издательстве Эрмитажа опубликованы более 50 книг разного жанра. Три тома каталога коллекций «Голландская живопись XVII-XVIII веков», каталог «Испанское стекло XVI-XVII веков», фундаментальный каталог выставки «Египтомания.
К 200-летию дешифровки египетских иероглифов Ж.-Ф. Шампольоном», каталоги временных выставок, монографии, археологические отчеты, которые по насыщенности научным знанием можно причислить к монографиям. Это много! Но в РИНЦ и Web of Science ваши прекрасные издания не входят…

— Потому что у нас свои форматы: «Сообщения Государственного Эрмитажа» на русском и на английском языках, «Труды Государственного Эрмитажа». Схема такая: в год мы проводим около 30 научных конференций. «Труды…» — это тематически подобранные материалы разных конференций. Иногда материалы конференций выходят отдельно, причем весьма оперативно.
Убежден, что практика оценки творческой активности по РИНЦ — порочная для гуманитарных наук. В музейной сфере выставка, книга, монография важнее статьи. Поэтому активность сотрудников оцениваем по совокупности публикаций, а это гамбургский счет.
Принимаем во внимание отчеты, гигантскую хранительскую работу как часть научного процесса. Нагрузка на сотрудников огромная! Если тебя при этом публикуют в «Сообщениях Эрмитажа», можешь гордиться собой и не заниматься мелочным подсчетом статей в разных изданиях.
Сейчас после долгих боданий с министерством мы ввели (тут и пандемия коронавируса помогла) академическую систему неприсутственных дней, позволяющую частично работать в удаленном режиме. Понятно, что она предполагает строгую отчетность. Но все-таки дает возможность творческим людям свободнее распоряжаться своим временем.
— Для меня подтверждением ваших слов стали выставки «Салоны Дидро» и «Севрский фарфор и имитации. От преклонения до обмана» и сопроводительные материалы к ним. Они — наукоемкие! В первом случае требовалось досконально изучить описания ежегодных художественных салонов, сделанные Дидро, соотнести с выставлявшимися в Лувре картинами, найти их в собраниях российских музеев (у французов теперь не возьмешь). Во втором — провести капитальное исследование: где подлинный Севр, где попытка копии, а где подделка.
— Это и есть тот самый выставочный айсберг. Сверху все красиво и занимательно — Эрмитаж умеет сложное показывать красиво, а под водой — большая научная работа, понятная лишь специалистам.
У нас все выставки принципиально так устроены, чтобы в каждой можно было усмотреть второе и третье дно, и Севр — прекрасный тому пример. Отделить имитацию от подделки очень сложно, это требует необыкновенного знаточества, но знаточество есть и у антикваров. Ну, а дальше начинается наука. Для антикваров Севр — приз на миллион, не Севр — бесценок.
Для музея, и в этом его отличие от антикварной лавки, подделка бывает интереснее подлинника, вместе они — составные части культурного события. Когда родился Севр как художественное явление, в разных странах ему начали подражать, возникло соревнование с Севром. Русские мастера создавали изделия из фарфора и ставили на них печати не для продажи, а из гордости: «Вы думали, это Севр, а это я сделал!»
Каталог этой выставки уже научным слогом расскажет о том, из каких разнородных элементов формируется культура: из оригинала, восхищения, критики, торговых квитанций, реплик, подделок, описаний изделия…
У Дидро в газетных описаниях парижских салонов даже картинок не было. Тем не менее он посылал свои тексты коллекционерам, среди которых были Екатерина II, шведский король Густав III и другие знатные особы. Те читали и покупали картины, доверяясь ему как критику и арт-дилеру. Это ведь тоже наука — описать произведение так, чтобы оно стало желанным.
— В рамках масштабного проекта развития музея — создания второго Эрмитажа в Старой Деревне — завершается строительство 13-этажного корпуса библиотеки. В какой степени она будет научной?
— Библиотека Эрмитажа как была научной, так и останется. В Старую Деревню из павильона Малого Эрмитажа переедет основной массив книг — более 1,25 миллиона единиц хранения, они займут примерно половину площади нового здания. Наша библиотека громадная, специализированная, другой такой в России нет. И (при наличии книг с императорскими штемпелями) современная, с большим объемом электронных баз данных.
Еще с десяток лет назад вопрос о будущем облике библиотек казался решенным, поскольку «бумажные издания никому не нужны, их заменят электронные ресурсы». Возможно, когда-нибудь это случится, но мы-то знаем, что электронные носители исчезают, бумажные долговечнее, что бумажная книга притягательна для людей как вещь, произведение искусства, а не только как источник информации.
В мире построено уже довольно много библиотек с расширенными функциями — это место обмена информацией, полезного досуга и сотворчества. В Петербурге есть филиал Архива Академии наук — не только новое здание, но и новые подходы к архивному хранению, есть прекрасные библиотеки — городская имени Маяковского, Библиотека Академии наук, Публичная библиотека — постараемся перенять лучшее из их опыта.
Наша классическая библиотека — ведомственная, наш читальный зал не для посторонних. В отличие от нее в Старой Деревне будет первая в мире публичная научная библиотека. Общедоступная часть разместится в открытом пространстве на третьем этаже. Здесь же — амфитеатром — большой лекционный зал, к нему примыкает зона мультимедийного просмотра, выше — научная часть, книгохранилище, отдел редких рукописей.
На других этажах будут музей костюма, театр моды, экспозиция крупномасштабных скульптур. Доступность — принцип нашего комплекса в Старой Деревне, открытого хранилища Эрмитажа — распространится и на библиотеку.
— В Эрмитаже архив научный, библиотека научная и реставрация тоже научная. Я писал о реставрации Стеклярусного кабинета в Ораниенбауме, брюлловского портрета детей Гагариных, о воссоздании костюма купца, поднятого подводными археологами с борта судна, затонувшего в Финском заливе в XVIII веке.
Недавно в Шереметьевском дворце было показано тончайшее — шелк в жемчугах — платье оперной дивы Надежды Забелы, созданное в начале ХХ века по эскизу ее мужа художника Врубеля, и его спасли от распада реставраторы Эрмитажа. Тоже наука помогла?

— В последние годы немножко помогли и пандемия, и санкционная блокада — чуть меньше стало выставок. Изоляция дает основание сосредоточиться, сконцентрироваться, что реставраторам необходимо на всех этапах.
Сначала это тщательное изучение истории создания и бытования вещи, будь то картина, костюм или икона. Затем оценка ее состояния и приведение в надлежащий музейный вид, что означает не только максимальную близость к оригиналу, но и готовность вступить в диалог с другими экспонатами. Так было с «Роскошным натюрмортом» Яна ван ден Хекке, возрожденной жемчужиной фламандской живописи XVII века. Хранители, реставраторы и театральные художники создали на ее основе оригинальную выставку-инсталляцию.
Вещам, отреставрированным по эрмитажным методикам, суждена долгая жизнь. Мы собирали международные симпозиумы и спрашивали коллег: а нельзя ли предложить что-то новое, например, для укрепления ворсового пазырыкского ковра V века до нашей эры, найденного в одном из алтайских курганов? И выяснялось, что лучшего, чем придумано в Эрмитаже, пока нет.
— Для такой реставрации необходима современная лабораторно-инструментальная база. Далеко не каждый музей ею располагает…
— Мы (имею в виду дирекцию) никогда не жадничали, покупая инструментарий, в Старой Деревне построен реставрационный центр, оснащенный по последнему слову техники.
Все наши мастерские — образцовые, недавно к их умениям и навыкам добавилась мойка шпалер, которой у нас прежде не было. При этом техника подсказывает реставраторам, когда надо остановиться, чтобы показать, что было на самом деле, и не додумывать лишнего. Это тонкая грань, за ней внимательно следят разные реставрационные советы.


Показательна в этом плане наша программа реставрации костюмов Петра, которые буквально по кусочкам восстанавливаются. Они отображают достоверный, немифологизированный портрет российского государя. Миф, придуманный еще до советской власти, состоял в том, что это царь-трудяга, «царь-плотник».
На самом деле он был и трудягой в кондовой одежде, и большим щеголем, особенно после поездки в Париж.
Так вот каким он был модником, как по парижским лекалам здесь в России шили ему костюмы и как это вписывается в историю европейского костюма, чрезвычайно интересно узнать. А затем подготовить экспозицию, представив разные образы Петра.

Аркадий СОСНОВ
Фото Светланы Рагиной
Окончание следует.

Нет комментариев