В дни XV Конвента Российской ассоциации международных исследований (РАМИ), прошедшего в столице, на площадке МГИМО МИД России, состоялась сессия «Роль научной дипломатии в эпоху трансформации миропорядка: новые направления и площадки для сотрудничества». Ее организовали Российский центр научной информации (ранее — РФФИ) и Центр научной дипломатии и перспективных академических инициатив МГИМО. В работе приняли участие ведущие ученые, представители вузов и органов государственной власти.
Приветствуя участников встречи, проректор МГИМО по научной работе Андрей Байков одновременно обозначил рамки будущему разговору. «Судя по программе, — заметил он, — из выступлений докладчиков мы должны получить стереоскопическое представление о научной дипломатии». По мнению Андрея Байкова, научная дипломатия не только способствует решению проблем исследователей и исследований, но часто оказывается полезной политикам. Те обычно связаны национальными интересами, а ученые, применяя научную дипломатию, могут приближать будущий более гармоничный и развивающийся мир, который появится как результат успешной работы гражданского общества. Научная дипломатия — механизм консолидации связей гражданского общества — не только национального, но и транснационального.
Председатель Совета РЦНИ Владимир Квардаков явно оценил посыл. Но сначала напомнил о конкретном: сотрудники центра за 30 лет работы РФФИ заключили более 50 соглашений с финансирующими науку организациями из более чем 40 стран. Организовали и провели более 500 международных двух- и многосторонних конкурсов, способствующих глобальному и национальному научному развитию. А столкнувшись с необходимостью применять научную дипломатию, подошли к вопросу грамотно: изучили ее как явление. Так, по инициативе академика Владислава Панченко РФФИ в свое время предложил рассмотреть данную тему на уровне мирового сообщества ведущих научных фондов. И вот накануне в рамках Конвента прошел круглый стол «Международные отношения в контексте научно-технического прогресса и научно-информационного пространства». В связи с этим Владимир Квардаков спросил собравшихся, кто автор хорошо известной фразы «кто владеет информацией, тот владеет миром»? И сам ответил: автор — один из основателей банкирской династии Ротшильдов, который сделал состояние, хитростью получив первую информацию о поражении Наполеона при Ватерлоо в 1814 году, после чего он ловко распорядился активами и надул конкурентов.
Рассказав это, Квардаков предложил внести новый здоровый смысл в знакомую фразу, но уже в духе русского мира, об объединительной миссии которого недавно говорил Президент РФ Владимир Путин участникам Валдайского форума. Владимир Валентинович заметил, что «в отличие от английского языка слово “мир” в русском означает также гармонию и человеческое сообщество. То есть с позиции русского мира тот, кто владеет информацией, тот и ведет человечество к гармонии, то есть к миру, а не к грабежу, насилию и обману, как это до сих пор делают последователи идеи Ротшильда во всем мире. А гармония в мировых отношениях и есть цель справедливой дипломатии. Цель науки — получить информацию. Цель дипломатов — привести страны мира к миру».
«Ох, если бы у всех дипломатов была эта цель главной!» — пожелала я, вспоминая утренние сообщения из Telegram-каналов. Некоторые дипломаты ратовали явно не за мир.
Владимир Квардаков не оставлял усилий задеть не только разум, но и струны души слушателей. Он напомнил, что на Валдайском форуме президент Путин отметил, что цивилизационный код России основан на христианстве. Тогда можно обнаружить еще одно значение фразы «кто владеет информацией, тот владеет миром». «Миро — это особое священное масло, используемое в христианских таинствах, в частности, для помазания на царство», — сказал Владимир Валентинович. И подчеркнул, что то сообщество, которое на основе научных знаний и традиционных духовных ценностей найдет путь к мировой гармонии, и будет царствовать на всей земле. И это царство в соответствии с представлениями верующих будет от Бога. Для России цель — великая.
Да, столь метафорически яркого объяснения роли и цели научной дипломатии собравшиеся не ожидали услышать. Но от высоких целей к грешному бытию вернул аудиторию Александр Шаров, советник администрации РЦНИ. Он констатировал, что сегодня в экспертном сообществе стран так называемого коллективного Запада заметно убавился энтузиазм по поводу использования научной дипломатии в качестве одного из эффективных инструментов мягкой силы. А ведь во времена президентства Барака Обамы ее чтили высоко. Ведь именно тогда, напомнил Александр Шаров, были назначены 12 научных послов, включая двух нобелевских лауреатов, для отдельных стран Африки, Азии и Ближнего Востока, были учреждены двусторонние комиссии высокого уровня по научно-техническому сотрудничеству с Бразилией, Китаем, Индией, Японией, Южной Кореей, состоялись договоренности о создании Российско-Американской Президентской комиссии с ее 16 специальными группами, в том числе по науке и технологиям. Тогда активно поощрялось сотрудничество иммигрировавших в США ученых с коллегами на их родине, вышла хрестоматийная брошюра «Новые рубежи в научной дипломатии». Правда, профессионалам уже тогда, когда провозглашение Глобального исследовательского совета проходило в стенах Госдепартамента США, было ясно, заметил Шаров, что на самом деле создается еще один мощный инструмент влияния США на международные отношения, особенно на страны, чьи научные фонды входят в ГИС, а это около 60 государств, ведущих в научном отношении.
Но пришел Трамп к власти — и интерес к научной дипломатии явно поубавился, республиканцы стали переоценивать роль науки в политике американского правительства внутри страны и за рубежом. Пошли требования к союзникам нарастить военные расходы до 2% от ВВП, замедлились темпы расходов на науку в самих США, были свернуты ряд научных программ. США вышли из заключенного в 2015 году Парижского соглашения по климату, к которому присоединились почти 200 стран. Не понравились рекомендации ВОЗ по борьбе с ковидом — пригрозили выйти и из этой организации. Союз обеспокоенных ученых в Кембриджском университете задокументировал более 150 атак на науку в период правления администрации Трампа. Команда Байдена отменила многие из этих ограничений, но нанесенной американской науке вред и подорванное доверие к ней в обществе, как считают ученые, будут ощущаться еще достаточно долго. В США до трети населения не доверяет ни ученым, ни их исследовательским методам, полагая, что ученый способен отрапортовать о результате, который ему нужен, даже если сей результат объективно недостижим.
Конечно, считает Александр Шаров, нельзя все сводить к тому, как американские президенты оценивают роль науки, существуют более объективные причины умаления ее роли не только в США. Так, способствуют упадку репутации науки и социальные сети, провоцирующие недоверие к очевидным научным фактам, педалирующим внимание общества на просчетах и ошибках ученых. Но более важный вопрос, как проводить научную дипломатию на фоне событий вокруг Украины, палестинско-израильского конфликта, прогнозируемого обострения отношений США и Китая? Ведь именно в тех самых странах, где раньше твердили лозунг «Наука вне политики», прежде всего изменились взгляды на научную дипломатию. Уже через несколько дней после 24 февраля 2022 года были оперативно объявлены санкции, запрещающие научное сотрудничество с Россией. По сути, речь зашла о введении Западом научного железного занавеса. В научном сообществе Запада началась дискуссия о разработке стандартов и установочных правил поведения ученых в период прогнозируемых конфликтов, подобных украинскому. Особую агрессивность и «креативность» в этом плане проявил ЕС. И эти беспрецедентные санкции объявили проведением научной дипломатии. Еврокомиссии рекомендовано на основе вполне научной процедуры через конкурс профинансировать проработку соответствующих норм Глобального протокола осуществления научной деятельности в период войны. По последним данным, протокол готов и ждет утверждения Европарламентом. Как реагировать на подобные попытки ревизии общепринятых норм и практик научной дипломатии? Придется согласиться о возможности введения санкций под ее лозунгом, поскольку научная дипломатия далеко не международное научно-техническое сотрудничество? К ней не применимы критерии МНТС (международного научно-технического сотрудничества), поскольку она призвана способствовать достижению внешнеполитических целей, прежде всего.
— Если мы имеем в виду национальную научную дипломатию, то в самом словосочетании главным является не слово «наука», а «дипломатия», — констатировал Александр Шаров. — А наука вступает ее инструментом. Правда, есть «понятие глобальная научная дипломатия» как практика использования научной дипломатии на многосторонней основе для решения глобальных общечеловеческих проблем и вызовов вне юрисдикции конкретных государств и их коалиций. Успешное решение таких проблем неизбежно приводит к широкой научной кооперации, использованию науки и экспертов как нейтральной силы, сохранению межгосударственных контактов даже в периоды их крайней напряженности. Хотя и в этой области наблюдаются попытки игнорирования России и ее мнения. Условия для научной дипломатии среди прежних контактеров отсутствуют. Мир меняется на наших глазах. И меняется надолго. Похоже, из инструмента мягкой силы научную дипломатию хотят превратить в инструмент грубого и жесткого давления. Если мы не согласны с этим, надо думать, как в этой сфере могут проявить себя научные фонды типа бывшего РФФИ. Пришедший ему на смену РЦНИ может и должен проявить себя в уже контексте международного научно-информационного сотрудничества как еще одной сферы научной дипломатии.
Призыв к осмысленным действиям произнес и Пол Беркман, основатель и директор The Science Diplomacy Center из США. С точки зрения профессора, научная дипломатия — это по существу трансграничная деятельность ученых, их взаимодействие по изменению условий осуществления ими результативной научной деятельности. А ее невозможно осуществлять без того, чтобы повысить степень кооперации отдельных исследователей и целых научных организаций. Значит, для воздействия на людей, принимающих решения, ученым надо объединяться в некие лоббистские сети и воздействовать ими на разные среды, которые препятствуют или способствуют решению чисто научных проблем и задач. Воздействовать на организационную, правовую среду, политическую, идеологическую — на все то, что формирует международные научные связи. Причем делать это как на международном уровне, так и на национальном, задевая бизнес, чтобы задействовать ресурсы, которыми тот располагает, на научные исследования. И как бы это ни было трудно, не оставлять усилий, используя для достижения цели опыт, наработанный самими разными странами.
То есть научная дипломатия пока жива, и дело ученых не дать ей стать дипломатией давления на науку.
«Важно поддерживать высокий уровень отечественной науки, формировать научные прорывы, особенно в решении глобальных проблем, стоящих перед человечеством, тогда и с развитием научной дипломатии проблем не будет», — отметил в заключительном слове Владимир Квардаков.
Елизавета Понарина
Фото автора
Нет комментариев