У профессора РАН Ивана ЮРОВА, заведующего лабораториями в НИКИ педиатрии и детской хирургии (РНИМУ им. Н.И.Пирогова) и Научном центре психического здоровья, забот хватает. Так, он нагрузил себя еще одной, и, отметим, исключительно по собственной инициативе. Иван Юрьевич организовал крупную всероссийскую конференцию, за которую никто другой, пожалуй, и не взялся бы: посвящалась она вкладу его родителей профессоров Светланы Григорьевны Ворсановой и Юрия Борисовича Юрова в медицинскую цитогенетику и цитогеномику. Ученые стояли у истоков этих исследований и участвовали в их развитии. Проходила конференция под эгидой 300-летия Российской академии наук.
— Кафедру генетики биофака МГУ родители закончили в 70-е годы прошлого века, — рассказывает Иван Юров. — А познакомились на работе — сегодня это Медико-генетический научный центр. Оба сначала нашли, так скажем, точки соприкосновения в науке — медицинской генетике, изучении хромосом человека, а спустя несколько лет и в личной жизни. В начале 1980-х годов они разрабатывали молекулярные технологии (ДНК-технологии) для исследования фактического носителя генетической информации в клетке. Без переворотов или прорывов (эти слова — часть научной мифологии и очень далеки от настоящей жизни!) тяжело, но они поступательно двигались вперед, отстаивая свои открытия. Причем убеждения множества коллег были одной из тяжелейших их обязанностей. Концепции, выдвигаемые молодыми учеными Юровым и Ворсановой, напрочь отвергались корифеями. Для тех существовала только классическая генетика (менделевская). Понадобилось немало лет, прежде чем понимание необходимости изучения хромосом и генома отдельных клеток стало восприниматься как нечто нормальное и необходимое. Парадоксально, но и сегодня приходится заниматься в точности тем же, поскольку новейшие технологии изучения ДНК, к сожалению, привели не столько к новым открытиям, сколько к тому, что все другие объекты исследования генетики (например, те же хромосомы) игнорировались. Это задержало познание генетики на многие годы.
Самое важное, что удалось сделать родителям, — разработать методики изучения хромосом на уровне ДНК, доказать, что геном необходимо исследовать в отдельных клетках. И я продолжаю эту линию. Иными словами, у человека множество клеток, и каждая обладает геномом, который склонен к нестабильности и вариабельности от клетки к клетке в рамках одного организма. Поясню, с точки зрения классической генетики считалось просто: один человек — один геном (то есть клеток много, но в каждой один и тот же геном, который можно условно считать геномом всего организма). Формально получается, что человек представляет собой одноклеточный организм (по этой теории клетки мозга ничем не должны отличаться от клеток печени). Годы потребовались, чтобы ученые согласились: да, клетки человека генетически различаются друг от друга. И родители, выдающиеся генетики, были в числе тех, кто сумел доказать: в разных клетках генетический материал может иметь различия. А строение человека чем-то напоминает мозаику, в нем есть клетки с отличающимися геномами. Этот феномен называется «мозаицизм».
— Кем со временем стали ваши родители?
— Сверхвысоты им не покорились. Оба защитились — стали кандидатами, а потом докторами наук и профессорами. С начала 1990-х годов заведовали лабораториями: Светлана Григорьевна в НИИ педиатрии и детской хирургии, где я работаю сегодня, и она носит ее имя (лаборатория молекулярной цитогенетики нервно-психических заболеваний имени профессора C.Г.Ворсановой), а Юрий Борисович — в Научном центре психического здоровья. (Сейчас — лаборатория молекулярной генетики и цитогеномики мозга имени профессора Ю.Б.Юрова.) Оба в начале нового века удостоились звания заслуженных деятелей науки — наивысшее их достижение.
— Были ли у них расхождения во взглядах на науку?
— Споры, конечно, были, но, я бы сказал, тактические. В стратегии — выработке и принятии концепций — расхождений не было. Разногласия в основном касались подходов к достижению цели: как лучше провести исследования, чтобы добиться желаемого результата? Самый острый вопрос, стоявший тогда для них: как сохранить лаборатории, где найти для этого средства? Замечу, что об этой стороне дела говорить не принято, хотя даже нобелевские лауреаты не избегали этой темы. Родителям в годы кризиса, скажу аккуратно, пришлось адаптироваться к реалиям жизни. Году в 1995-м, помнится, в метро я проходил без денег, по бумажке, где говорилось, что предъявителю не надо платить за проезд, так как его родителям не выплачивают зарплату более 6 месяцев. Все, кто мог, уезжали за границу, мои родители тоже. Два года они работали во Франции, в Институте биологии Университета города Монпелье. А я ходил во французскую школу, и первый год окружающие воспринимали меня как глухонемого.
После возвращения существовать ученым стало не намного легче, но все же наметилась какая-то позитивная динамика. Родителями двигали настоящие (а не декларативные) патриотические чувства. Они никогда не говорили о патриотизме, видимо, считая это естественным. И были для меня прекрасным примером: без нытья спокойно идти дальше, делая дело, которое выбрал.
— Позвольте о личном. Сказывалось ли занятие родителей наукой на вашем воспитании?
— Не помню, чтобы родители вели со мной беседы о воспитании, что надо делать или как себя вести. Давления с их стороны я никогда не ощущал, но и вседозволенности не было. Если мне что и внушалось, то органично, ненавязчиво, само собой. Отец, помнится, был немногословен. У него была замечательная особенность: буквально несколькими словами описать, объяснить, довольно сложные понятия, дать характеристику определенным людям (то есть внушить мне, что с подобными персонажами находиться рядом либо небезопасно, либо бессмысленно). Или разрешит серьезный конфликт: добавит одно ничего особо не значащее слово к чьему-то пламенному спичу, все рассмеются, и напряжение снято. Но были и принципиальные моменты, воспринимавшиеся как заповеди: если начинаешь дело, изволь доводить до конца. Проводя исследования, соблюдай определенную этику. И помни: не в данных дело, а в способности их анализировать и интерпретировать. Порой даже отрицательный результат может быть ценнее положительного. Например, при поиске специфических нарушений генома, которые весьма вероятно должны были быть в клетках головного мозга при болезни Альцгеймера, удалось обнаружить геномную нестабильность. То есть, по сути, открыть, что она может вызвать нейродегенерацию — прогрессирующую гибель нервных клеток, характерную для данного заболевания. Так было положено начало разработке концепции нестабильности генома или геномного хаоса как основания для заболеваний мозга. Продолжая ее развивать, удалось осуществить исследования причин геномного хаоса при болезнях центральной нервной системы, выявить молекулярные и клеточные процессы, которые приводят к нестабильности генома и хромосом.
Они часто работали дома по вечерам (что и я унаследовал), к этому их вынуждали административные обязанности. Скажем, анализировать результаты экспериментов можно было только в домашней обстановке. Нередко к этому процессу привлекали и меня, когда не требовалось каких-то особых навыков для анализа данных. Например, обработка изображений хромосом, исследованных с помощью флюоресцентной гибридизацией in situ, которые представляют собой очень красивое (разноцветное) зрелище! Но были и выходные, и праздники, когда приходили гости. Говорили, конечно, не только о хромосомах, но и о людях, которые были у всех на виду и изрядно всем мешали, а больше о книгах и фильмах, искусстве и типично бытовых вещах.
— Кто принимал решение, куда поступать после школы?
— Решал я. Закончив школу в 15 лет, поступил на химический факультет МГУ (1997), поскольку любил химию. Всегда считал, что самый оптимальный для меня способ самореализации — занятие наукой. Материальные интересы тогда были довольно скромные, проще говоря, погоня за большим заработком меня не вдохновляла, ибо дискредитировала себя в моих глазах в так называемые лихие 1990-е годы. К школьной биологии (зоологии с ботаникой) относился с прохладцей. В университете окончил кафедру физической химии, где занимался гетерогенным катализом, которому и был посвящен мой диплом.
— И все же стали генетиком.
— Образование на химфаке было преотличным, а то, чем занимались родители, мне нравилось. К тому же знания в области физической химии крайне полезны для понимания молекулярных процессов, происходящих внутри клеток. Правда, хромосомы как предмет исследования можно наблюдать своими глазами, а в большинстве физико-химических опытов увидеть непосредственно объект исследования невозможно. Постепенно я втянулся в их исследования.
— И как далеко продвинулись?
— Докторскую (по теме «Структурно-функциональная организация хромосом при нервно-психических заболеваниях») защитил в 29 лет, сейчас руковожу двумя лабораториями. Изучаем хромосомы, нестабильность генома, геномный хаос (прогрессирующий процесс возникновения генетических нарушений в ходе увеличения некой популяции клеток). Это медицинская генетика и геномика в чистом виде. Еще одно направление наших лабораторий — разработка оригинальных методов анализа последствий геномных вариаций, чтобы различать патогенные мутации и естественные изменения в геноме, которые несущественно влияют на функционирование организма. Одно дело — найти нарушение генома, а другое — доказать, что оно действительно отрицательно влияет на жизнедеятельность организма. Раньше считалось: раз нашли изменения генома, которых не наблюдалось у других, значит, это мутация. На деле же все оказалось намного сложнее. Ведь нужно еще доказать, что именно эта мутация приводит к клиническим проявлениям болезни.
— Как прошла, подчеркнем, всероссийская конференция, посвященная памяти ваших родителей?
— Программа и организация вызвали положительную реакцию практически у всех выступавших. В двухдневных заседаниях участвовали коллеги из Москвы, Санкт-Петербурга и Томска. Докладов по медицинской геномике было более 30. На круглых столах обсуждали вопросы биобанкирования, импортозамещения и отечественной научной периодики. Конференция гибридная: и онлайн, и очная. Аудитория разнообразная: от школьников-старшеклассников до академиков РАН, известных в России и за ее рубежами. Мы сотрудничаем с международной гимназией «Сколково», читаем там небольшие лекции и уверены: ребятам это интересно. Поэтому их и пригласили. (По себе знаю: посещение конференций — дело увлекательное. Понял это, когда мне не было и десяти лет.) Среди участников было много медиков: педиатры, детские хирурги, нейрохирурги, неврологи, гастроэнтерологи, экопатологи, иммунологи… Различные аспекты медицинской генетики сейчас интересны всем.
Думаю, родителям бы понравилось.
Записал Юрий Дризе
Фото предоставил И.Юров
Нет комментариев