Выученные уроки

Л.Лебедев — один из ведущих российских ученых в области атомной энергетики, автор более ста публикаций, десяти монографий, обладатель тридцати патентов, участник мероприятий Международного агентства по атомной энергии. После аварии на АЭС «Фукусима-1» он был назначен организатором и координатором работ по стабилизации ситуации от России. Японская сторона высоко оценила результаты работы российских ученых. Л.Лебедев был удостоен одной из главных государственных наград Японии. Немало у него и отечественных знаков отличия, среди которых орден Мужества и орден «Знак Почета».
— Чернобыль не дает о себе забыть. Недавно в буферной зоне ЧАЭС случились сильные пожары. Выгорели почти две тысячи гектаров леса. До реактора огонь не дошел, но в прессе появились сообщения, что «высвободившаяся из стволов деревьев радиация свободно передвигается с воздушными массами и выпадает в виде радиоактивных дождей». Насколько в реальности опасны последствия таких возгораний?
— Пожары в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС происходят периодически. До этого наиболее крупные были в 2015-м и 2018 годах. Никакой опасности, кроме собственно пожарной, такие инциденты не представляют. Вследствие естественной миграции радионуклидов трава и деревья в Чернобыле уже не содержат радиоактивных веществ, которые превышали бы предельно допустимые концентрации.
— Надежно ли, по вашей оценке, законсервирован пострадавший реактор?
— Одной из главных задач при ликвидации последствий аварии на станции было обеспечение безопасного состояния 4-го разрушенного энергоблока. Западные эксперты предполагали, что для этого потребуется около пяти лет. Однако объект «Укрытие» (саркофаг) был построен за 206 дней. Этому способствовали, без преувеличения, гениальные конструкторские решения и самоотверженный труд ликвидаторов. В строительстве защитных сооружений приняли участие около 90 тысяч специалистов, а всего ликвидацией последствий аварии занимались около 600 тысяч человек.
В июле 2019 года над старым саркофагом и рядом других объектов станции для страховки был возведен еще один купол. Уникальная стальная конструкция «Укрытие-2» должна обеспечить защиту от выбросов радиоактивных веществ в течение столетий.
— Очередной всплеск интереса к событиям, в которых вы принимали непосредственное участие, вызвал выпущенный в прошлом году американцами сериал «Чернобыль». Видели его? Какие впечатления?
— Нет, не стал смотреть. Услышал от друзей и коллег отрицательные отзывы и не захотел впустую тратить время и нервы. Понимаю, что это не документальный фильм, а художественная интерпретация. Но уж очень надоело вранье о Чернобыле, которое постоянно приходится слышать. Выключаю телевизор, когда там начинают обсуждать эту тему.
Мне рассказали, что в американском фильме есть, например, эпизод, где людей отправляют на строительство защитных сооружений чуть ли не под дулами автоматов. На самом деле туда брали добровольцев и только лучших специалистов. Разве что солдаты работали по долгу службы.
Когда мы, молодые сотрудники МИФИ, выразили желание поехать в Чернобыль, ректор вуза Александр Шальнов отправил просьбу министру среднего машиностроения СССР Ефиму Славскому. Тот ответил, что студенты на станции ему не нужны. Но мы-то были не студенты, а вполне сложившиеся ученые, кандидаты наук. Мой отец, участник атомного проекта, Герой Социалистического Труда, был лично знаком с министром. Он провел меня к нему, мы поговорили, и допуск нашей группе на объект был оформлен.
Нас там особенно не ждали. Потому задачи на первых порах мы себе ставили сами. Познакомились с проблемами, над которыми бились коллеги, и стали предлагать свои варианты решений. А проблемы возникали на каждом шагу — все было новым, неизведанным. Мы занимались радиационно-технической разведкой и противорадиационной защитой. Проделали большую работу для обоснования технического решения по созданию саркофага. Читали рабочим и солдатам лекции по радиационной гигиене.
Довольно быстро в нас разглядели грамотных и полезных специалистов, стали поручать все больше дел. Работать приходилось день и ночь, посменно. Чтобы не тратить время на переезды, перебрались жить ближе к станции, насколько позволяли нормативы.
Так же — четко, слаженно — в этих экстремальных условиях трудились другие ликвидаторы, каждый на своем месте. Прекрасный пример подавали руководители из Москвы, которые честно выполняли профессиональный долг и при этом не требовали себе специальных условий.
— Сегодня не всякий поймет, что двигало человеком, который «по блату» пристроил сына на смертельно опасный объект.
— У нас была необычная семья. Отец и мама всю жизнь проработали в атомной отрасли. Я пошел по их стопам. И такой же была семья моей жены.
— Расскажите о своем участии в ликвидации последствий другой крупнейшей радиационной катастрофы — на АЭС «Фукусима-1». Как вы там оказались? Чем занимались?

— На «Фукусиму» я попал, конечно, не случайно. Сыграло свою роль наличие чернобыльского опыта. Кроме того, в 1991-1992 годах я годах работал в ядерном центре Токийского университета, в лаборатории профессора Тошисо Косако (Toshiso Kosako). Кстати говоря, тогда я предложил прочитать для студентов профильных специальностей курс лекций по ликвидации последствий аварий. Но руководство университета интереса не проявило: дескать, в Японии аварии такого масштаба, как на ЧАЭС, произойти не могут. Не зарекайтесь, лет через двадцать меня позовете, ответил я. Напророчил.
Как известно, авария на «Фукусиме-1» произошла 11 марта 2011года. Я сразу обзвонил друзей-мифистов, с которыми работал в Чернобыле. Известные ученые, опытные специалисты, они, несмотря на преклонный возраст, были готовы срочно вылететь в Японию. Попытался связаться со своим другом профессором Косако, чтобы предложить помощь, однако он на связь не вышел. Мы хотели предупредить японских коллег, что возможны взрывы вследствие пароциркониевой реакции, и порекомендовать срочно принять меры, позволяющие их предотвратить. Увы, нас не услышали. И взрывы произошли.
Как потом выяснилось, Тошисо Косако, ведущий специалист в области ядерной и радиационной безопасности, сразу после аварии был назначен первым советником премьер-министра Японии по ликвидации последствий аварии, и ему по политическим соображениям запретили контактировать с российскими учеными.
Впрочем, через некоторое время японцы осознали необходимость сотрудничества с нашей страной. Премьер-министр Японии обратился за помощью к Президенту России на саммите «большой восьмерки» во французском Довиле 27 мая. После этого российско-японское сотрудничество по ликвидации последствий аварии осуществлялось во исполнение поручения главы нашего государства. В соответствии с этим документом и приказом госкорпорации «Росатом» были созданы специальный комитет и пять рабочих групп, куда вошли ведущие ученые и специалисты, имевшие практический опыт работы на ЧАЭС. Меня назначили организатором и координатором работ. Группу по радиоэкологии возглавил директор ВНИИ сельско­хозяйственной радиоэкологии РАСХН Рудольф Алексахин, группу по радиологической защите населения и персонала —  заместитель директора Медицинского радиологического центра РАМН Виктор Иванов, группу по проектированию и строительству бетонного саркофага — первый заместитель генерального директора Восточно-Европейского головного научно-исследовательского и проектного института энергетических технологий Александр Кузин, группу по дезактивации загрязненных объектов и территорий — представитель Высокотехнологического научно-исследовательского института неорганических материалов Павел Полуэктов, группу по обращению с поврежденным топливом — представитель НИИ атомных реакторов Валерий Смирнов.
За три года после аварии мы получили от японских коллег около двух тысяч запросов по направлениям работы перечисленных групп. Я неоднократно посещал АЭС и давал практические советы на месте. Надо сказать, японские ученые, с которыми мы общались, сами туда не рвались. Коллеги пригласили меня выехать на разрушенную станцию больше из вежливости, будучи в полной уверенности, что откажусь. Мое согласие и даже энтузиазм на этот счет их очень удивили.
Организованы поездки были безупречно. В Чернобыле мне приходилось постоянно подгонять под себя стандартные средства защиты, рассчитанные на каких-то великанов. А японцы заранее узнали мои размеры, и в итоге все сидело как влитое. В первый приезд меня поразила большая запыленность объекта. А ведь радиоактивная пыль очень опасна, поэтому в Чернобыле постоянно использовались средства пылеподавления. На встрече с директором станции я обратил его внимание на эту и другие очень важные, на мой взгляд, детали.
Свои соображения и советы представляли сотни лучших российских специалистов. Японские коллеги признали, что рекомендации наших ученых сэкономили им много времени, сил и средств.
Моя деятельность была отмечена императором Японии, который наградил меня орденом Восходящего солнца с золотыми лучами на шейной ленте. Такие ордена в свое время получили император Николай II и командующий крейсером «Варяг» адмирал Всеволод Руднев.
— Какова сегодня ситуация на станции?
— Проблем там немало, они связаны с утилизацией и захоронением радиоактивной воды, дезактивацией пострадавших территорий. Но в целом ситуация находится под контролем и не представляет угрозы для населения и окружающей среды.
 — Чему, на ваш взгляд, научили человечество крупнейшие радиационные катастрофы?
— Ни одна новая технология не может развиваться без аварий и катастроф. Атомная энергетика — молодая отрасль, способы получения и использования энергии делящихся ядер могут меняться, поэтому каждый шаг вперед неизменно сопряжен с ранее неизвестными и часто непредсказуемыми угрозами. При этом очевидно, что дальнейшее развитие нашей цивилизации без атомной энергетики невозможно.
Использование традиционных источников энергии не может гарантировать не только дальнейшее устойчивое развитие мировой экономики, но и нынешний уровень производства и потребления. Запасы нефти и газа близки к исчерпанию. Кроме того, применение традиционного углеводородного топлива связано с активным потреблением и связыванием атмосферного кислорода, что также может привести к последствиям планетарного масштаба. О возобновляемых источниках энергии всерьез говорить пока не приходится, их доля в общем энергобалансе еще очень мала. Разумеется, существуют исключения, лишь подтверждающие общее правило, например, Исландия с ее уникальным потенциалом геотермальной энергии.
Аварии на ЧАЭС и «Фукусиме-1» способствовали принятию серьезных мер по укреплению систем безопасности на ядерных объектах во всем мире, совершенствованию механизмов аварийной готовности. Было глубоко осознано значение эффективного международного сотрудничества в данной сфере. Человечество усвоило полученные уроки.
— Расскажите о вашей сегодняшней работе.
— Я являюсь научным руководителем Научно-технического центра инноваций, резидента технопарка «Сколково». После аварии на ЧАЭС я пришел к выводу, что использование установок для получения атомной энергии мощностью в тысячу и более мегаватт — тупиковый путь. Себестоимость киловатт-часа при увеличении мощности, конечно, снижается, но загрузка блока составляет от 70 до 200 тонн уранового топлива. Полной безопасности такая схема, конечно, не гарантирует.
Поэтому я начал разрабатывать идею модульных реакторов малой мощности. В кооперации с партнерами из обнинского Научно-исследовательского и методического центра «Моделирующие системы» мы создали атомную станцию малой мощности STAR (Safe Tiny Atomic Reactor) и получили на нее международный патент. Такие АЭС — это своего рода «ядерные батарейки»: они абсолютно безопасны и работают в течение десяти лет без перезагрузки. Идею, выдвинутую мною более 30 лет назад, сейчас развивают во многих странах. Некоторые эксперты считают, что малая атомная энергетика займет важное место на рынках будущего.
Кроме того, вместе с коллегами мы давно занимаемся вопросами ядерной медицины, в частности, нейтронно-захватной терапии. Этот перспективный метод позволяет справляться с наиболее сложными онкологическими заболеваниями, которые нельзя вылечить другими способами лучевой терапии. В свое время на реакторе на быстрых нейтронах БР-10 в Обнинске курс лечения прошли около тысячи пациентов со злокачественными опухолями, и эффективность составила  98%. Когда реактор вывели из эксплуатации, академик Анатолий  Цыб предложил нам с коллегами подумать над созданием миниатюрного источника нейтронов для медицинских клиник. Сейчас у нас готов концептуальный проект такой установки, на него также получен международный патент, можно делать опытный образец, испытывать и внедрять в практику. Ищем инвесторов, готовых выделить на это средства. Нас поддерживают авторитетные российские онкологи.
Одновременно мы в сотрудничестве с рядом онкологических центров работаем над созданием инновационных радиофармпрепаратов. И это далеко не исчерпывающий список наших проектов. Все они связаны с использованием мирного атома и, уверен, имеют хорошие перспективы.