Едва ли не самой большой удачей в жизни член-корреспондент Николай Филатов, директор Института водных проблем Севера Карельского НЦ РАН, считает встречи с яркими, интересными людьми. Встречи, вроде бы и случайные, и краткие, а память о них осталась на всю жизнь.
— Студент-первокурсник геофака Ленинградского университета, — рассказывает Николай Николаевич, — я пошел поддержать друга, решившего перейти на кафедру океанологии. Не без трепета вошли мы в кабинет заведующего кафедрой, Героя Советского Союза, профессора В.Буйницкого. Студентом Училища им. адмирала С.О.Макарова Буйницкий участвовал в героическом рейсе ледокола “Седов”. Был отчислен, поскольку ослушался приказа и не вернулся в училище из плавания, когда это еще было возможно. И восстановлен после возвращения экспедиции: нельзя же выгонять новоиспеченного героя страны! Профессор легко дал “добро” товарищу и неожиданно обратился ко мне: не хочу ли перейти на эту кафедру (я собирался стать картографом). Так совершенно случайно прибрел замечательную специальность. А когда после окончания университета не знал, куда идти, Буйницкий позвонил мне: в аспирантуре Института озероведения АН СССР есть место. Сначала разочарование: как я, океанолог, стану заниматься озерами?! Но он меня успокоил: озера — модель океана, одна Ладога чего стоит. И я согласился.
Случай свел меня сразу с двумя замечательными полярниками. На втором курсе студенты ходили на яхтах по Финскому заливу и мечтали, как на большом судне будут бороздить океан. И мы с товарищем на свой страх и риск, но выписав командировку, отправились в Москву к прославленному главе гидрометслужбы, полярному исследователю Е.Федорову. Он принял нас, выслушал и строго сказал: “Начинать надо с черного хлеба”. И пояснил: сначала нужно поплавать на малых судах, хлебнуть трудностей, а уж потом мечтать о больших кораблях. Но что интересно: на следующий учебный год океанологи ЛГУ вышли в море на судах ленинградского Арктического и Антарктического НИИ. Не знаю, случайность это или нет?
Похожая история произошла уже в Институте озероведения. Свое судно у нас хотя и было, но уж больно маленькое и старое, а планов — громадье. И руководство посоветовало мне обратиться в Отдел морских экспедиционных работ АН СССР, который возглавлял сам И.Папанин. Доложил ему о наших планах, а он в ответ лишь сказал помощникам: “Помогите мальчику” (мальчику тогда было 29 лет). И всего через два-три года мы получили научно-исследовательское судно “Талан” (оно и сейчас ходит по Ладоге). Может быть, просто так совпало?
— Вы мечтали об океане, а оказались у озера?
— Евгений Константинович Федоров, безусловно, был прав — сначала “черный хлеб”. Чтобы понять и описать крупную, сложную систему, начинать нужно с малого. А по океанам я действительно походил: матросом на рыбацком судне в Атлантический, затем на НИС “Профессор Зубов” в Тихий. И оказался… на Ладоге, где меня поначалу здорово укачало. В этом озере есть все, что и в океане (за малым исключением, конечно). Как в лаборатории, здесь можно исследовать закономерности различных явлений, характерные и для океана. В конце 1970-х годов в академии была даже подпрограмма “Озеро, как модель океана” в рамках крупной океанской программы “Разрезы”.
В 70-х годах прошлого века развитию озероведения придавалось большое значение. Возглавлял тогда институт знаменитый географ академик С.Колесник. Его сменил известный гидрохимик член-корреспондент РАН О.Алекин, вслед за ним — выдающийся полярник, академик А.Трешников. Мои дела в институте складывались хорошо, я даже несколько месяцев поработал в Канаде, был в Австрии, ГДР.
— Дело прошлое, но вам, наверное, было что сравнить в плане организации науки?
— Главный мой вывод такой: в конце 1970-х годов у нас было больше творческих да и материальных возможностей для исследований. Институт сам намечал и проводил экспедиции. Задумали заняться турбулентностью, внутренними волнами, вихрями, циркуляциями Ленгмюра — пожалуйста. У нас было собственное судно, а у канадцев — общее для нескольких организаций, и время работы на нем ограничивалось. По количеству и качеству стандартных приборов они нас обошли. Зато у нас благодаря умельцам-изобретателям были такие приборы, каких и на Западе не видели. Но что меня действительно поразило в Канаде и Австрии, так это широчайший доступ к литературе. И, конечно, то, что коллеги пользовались компьютерами и поисковыми системами. Я вернулся и написал первую свою книгу “Динамика озер”.
— А сколько их всего?
— Самостоятельных немного — пятая выходит в известном научном издательстве “Шпрингер”, а в соавторстве более 20.
…В 1983 году я пришел к директору института А.Треш-никову, принес договор с финнами на исследование озер. А он говорит: “Ты на Севане не был, так давай сначала туда, а потом с финнами поработаем”. Институт озероведения был создан в 1971 году и сразу стал ведущим в мире. Он решал очень серьезные задачи по изучению озер всей страны. На Севане для нужд энергетики уровень озера понизили на 18 метров, качество воды резко ухудшилось, на глазах исчезали запасы форели — знаменитого “ишхана”. Мы предложили поднять уровень озера на шесть метров за счет переброски вод нескольких рек, Куры в том числе. Но наступили другие времена, думаю, эта идея не будет осуществлена никогда. Проект мы разрабатывали с командой специалистов по математическому моделированию, возглавляемой будущим академиком А.Саркисяном, с которым мне посчастливилось познакомиться.
— А как вы оказались в Петрозаводске?
— Я успешно продвигался по служебной лестнице: был младшим научным сотрудником, потом старшим, какое-то время исполнял обязанности завлаба, защитил кандидатскую… Но неожиданно возникло желание все изменить, поработать самостоятельно, сделать нечто стоящее. И только об этом подумал, как в начале 1988 года приехали коллеги из Петрозаводска и предложили участвовать в выборах тамошнего завлаба (в 1946 году в Петрозаводске был образован самостоятельный отдел водных проблем). Сулили интересную работу и перспективы. Я поехал “на разведку”. Коллектив мне понравился, у отдела — небольшое судно “Посейдон”, новое здание. Так стал заведующим отдела, преобразованного в 1991 году в Институт водных проблем Севера Карельского научного центра РАН. В октябре мы отметим сразу две даты: 20-летие ИВПС и 65-летие отдела.
В отделе были энергичные, квалифицированные специалисты. Комплексные исследования они вели в Карелии, Архангельской и Вологодской областях. Сами делали уникальные приборы, например акустические измерители течений (вряд ли у коллег в СССР и за рубежом были подобные). С таким потенциалом можно было браться за серьезные проекты, занять свою нишу среди институтов гидрологического и лимнологического направлений. Мы подали заявку на приобретение нового научно-исследовательского судна и, как это ни неожиданно для перестроечного времени, получили его. Это и был “Эколог”, на котором мы ходим сегодня в Белое и Балтийское моря, на Ладогу и Онегу.
— У вас был свой институт, “Эколог” и большие планы?
— Да, институту предоставили возможность доложить о них на заседаниях нашего академического отделения. Большая честь для молодого директора маленького института из Петрозаводска, к тому же кандидата наук. (Докторскую диссертацию по своей любимой теме — гидродинамика озер — защитил в 1991 году на геофаке МГУ). Но наступили трудные времена, и все наши планы повисли в воздухе. (В то время в институте было 126 человек, сегодня — 74). Однако, находясь далеко от Москвы, мы рассчитывали только на себя — думаю, это нам и помогло. У нас были хоздоговоры, они давали 40 процентов бюджета. Поддерживало и международное сотрудничество. С появлением в 1990-е годы в Санкт-Петербурге по инициативе академика К.Кондратьева и профессора А.Иоханнесена из Бергена Международного научного центра дистанционных методов и окружающей среды им. Нансена возникло множество международных проектов. Мы научились зарабатывать гранты, а не ждать помощи из Москвы. Благодаря содействию таких центров, как Нансеновский, молодые ученые остались работать в России, а не поехали искать счастья за границей.
— Что же такое предлагал институт?
— У нас были хорошие возможности: квалифицированные сотрудники, неплохое оборудование и, конечно, “Эколог”. Еще можно было приглашать специалистов из других городов — Новосибирска, Петербурга например. Даже в начале 1990-х годов давали квартиры, было собственное общежитие. Никто в то время на Западе не вел на малых озерах круглый год (даже зимой в лютые морозы) в самых что ни на есть глухих местах такие сложные наблюдения — никому это и в голову не приходило. А мы работали, скажем, на озере Вендюрском, его стремились посетить наши коллеги из Швейцарии, Германии, Швеции, Финляндии. Вместе с отечественными и зарубежными учеными, используя уникальные наблюдения на озерах, разработали математическую модель Flake, сейчас ее используют для прогноза погоды многие европейские центры.
— А что сегодня?
— Конечно, небольшому периферийному институту трудно в одиночку проводить значительные, масштабные исследования, но благодаря грантам мы участвуем в совместных исследованиях крупнейших европейских озер — Ладожского и Онежского, а также Белого моря, используя его как полигон для создания алгоритмов исследования арктических морей. У нас нет возможности приглашать на работу сильных отечественных и зарубежных ученых, но есть совместные проекты с математиками и океанологами из Москвы, Санкт-Петербурга, Швеции. Делаем прогнозы состояния крупных озер и Белого моря в случае возрождения промышленности, сельского хозяйства и изменений климата. Результатом совместных фундаментальных исследований стала книга “Ладога и Онега — великие озера Европы”, написанная вместе с коллегами из Петербурга.
Сложнее обстоит дело с кадрами, точнее — притоком молодежи. В Петрозаводске не готовят ни океанологов, ни гидрологов, а пригласить молодых специалистов, окончивших московские и питерские университеты, нереально. И если в ближайшие годы мы не сможем предоставлять им жилье — перспективы развития нашей области науки весьма туманны. Как бы ни пришлось переориентироваться в основном на биологические направления. Институт потихоньку стареет, хотя на общем фоне смотрится неплохо. В 1991 году он был самым “молодым” в Карельском НЦ — средний возраст 43 года, сегодня — 51, а завтра? Пока мы нашли такой выход: сами готовим географов, океанологов, гидрологов, химиков из местных кадров. Не скажу, что молодые специалисты к нам не идут: средняя зарплата, с учетом северного коэффициента, составляет у нас приблизительно 37 тысяч рублей. Совсем неплохо. Но мы все же больше рассчитываем на энтузиастов.
Я не жалею, что изучаю озера, а не океанские просторы и глубины, хотя они, конечно, манят. Но если не просто мечтать о них, а действовать — кое-что получается. Несколько лет в качестве эксперта по гидрофизике прибрежных зон мне довелось поработать с академиком В.Бондуром аж на Гавайских островах.
Юрий Дризе
Фото автора
Нет комментариев