Реформа РАН: между прошлым и будущим

1. Если считать главными задачами реформы превращение РАН в клуб ученых и создание новых механизмов управления академическими институтами, как было записано в первом варианте закона, можно сказать, что инициаторы этого процесса достигли цели. Авторы законопроекта, видимо, считали, что такие меры позволят повысить эффективность научной деятельности, встроить “архаичную” РАН в новые социально-экономические условия. 

Но ведь РАН существовала как единая система, в которой были ясны перспективы научного роста всех сотрудников и карьерные траектории тех из них, кто работал более активно. Была понятна связь институтов и академиков, Президиума как сообщества наиболее уважаемых ученых, представляющих свои области знания. Сильной стороной РАН была ее региональная сеть, объединявшая всю страну. Регионы обеспечивали приток “свежей крови” в научно-организационные структуры, рождали новые идеи, давали импульсы к развитию. 

Нельзя сказать, что эта система работала идеально, но явно не хуже других, уцелевших в переходный период институций. Сейчас она сломана. Конечно, разрушения могли быть и больше, если бы не активная позиция академического сообщества, которое сопротивлялось наиболее неразумным инициативам реформаторов. 

Нельзя не признать, что ФАНО преуспело в деле регистрации находящегося в управлении институтов имущества. Но что касается развития науки, изменений к лучшему ученые не заметили. Таково мнение моих многочисленных знакомых из разных институтов. Одни коллеги говорят, что все осталось как есть, другие отмечают усиление бюрократической нагрузки, что вполне естественно, так как РАН сохранила некоторые контрольные функции, а ФАНО их постоянно наращивало.

Характерный атрибут реформы — повышенное внимание к количественным показателям результативности научной работы. ФАНО придавало этому большое значение, и новое Минобрнауки, скорее всего, подхватит эстафету, поскольку управлять с помощью таких приемов чиновникам удобнее. Да, показатели публикационной активности российских ученых начали расти. Но это не результат содержательных изменений в научной сфере. Скорее, сказывается повышенное внимание к данному направлению отчетности. Мы прекрасно понимаем, что значительная часть журналов, которые признаются ФАНО, откровенно слабые, многие действуют на коммерческой основе. Поскольку качество публикаций никого не волнует, этот всплеск носит временный характер. 

Когда говорят об Академии наук, внешние наблюдатели часто имеют в виду Президиум академии. Однако РАН — это еще и отделения, Общее собрание, институты и другие исследовательские организации. До сих пор эти множества пересекались, сходились в Президиуме и на Общем собрании РАН. Сейчас институты все больше выпадают из общего ландшафта, отраслевые и региональные отделения поставлены в разные условия, так что сохранение единства и целостности под большим вопросом. 

2. Я считаю, что всякие изменения лучше стагнации, и вовсе не призываю цепляться за старые устои. Жизнь быстро меняется, надо приспосабливаться к новым реалиям. Академия знала разные времена, и как институт она в каком-то виде, безусловно, сохранится. РАН объединяет активных, профессионально подготовленных, умных людей. Она сможет найти свое место в новой форме, хотя уже не будет такой, как раньше, и это очень печалит тех, кто сформировался в этой среде.

Если власть ставит задачу превратить Академию наук в клуб, может быть, не стоит этому сопротивляться? В конце концов в ряде стран академический сектор существует в виде клуба. Мы должны ставить вопрос о качестве этого клуба, бороться за то, чтобы он был влиятельным, имел хорошую репутацию, выполнял важные функции. 

Академия в лице нового президента и Президиума, собственно, этим и занимается — старается повысить статус организации, вернуть утраченный в последние десятилетия авторитет, позитивно взаимодействовать с государственными органами. Думаю, в этом смысле для РАН не все потеряно. Но решить такую задачу в условиях постоянной смены ориентиров не так-то просто. Прежняя система разрушена, и никто, похоже, не знает, чем ее предполагается заменить. Мы не успеваем привыкнуть к новым правилам игры, как они опять меняются. 

Сейчас функции министерств и ведомств в очередной раз перетасовали. Минобрнауки планируется превратить в своеобразный научный Госплан. Какую политику оно будет проводить, неизвестно. Не отрегулировано законодательное поле: готовится новый закон о науке, вносятся поправки в закон о РАН. 

Подчинить все идее технологического рывка — это только звучит красиво. Простыми средствами такие задачи не решаются. Разговоры об инновационной экономике ведутся много лет, но запустить развитие наукоемкой промышленности с активным участием частных компаний так и не удалось. А ведь именно предпринимательский сектор должен заказывать научные разработки, рисковать своими деньгами при создании новых технологий. Между тем сейчас отраслевая наука находится в еще более тяжелом положении, чем в советские времена. 

В развитых странах, как известно, технологические прорывы осуществляют не университеты и гослаборатории. Они только “подносят патроны”, а “воюют” крупные транснациональные корпорации. У нас же наука никому не нужна, как постоянно твердит наш нобелевский лауреат Жорес Иванович Алферов. И он на сто процентов прав. 

Еще одна важнейшая для развития науки проблема, которая в последнее время усугубляется, хороня надежды на лучшее: я имею в виду разрушение системы подготовки научной молодежи, которая переживает даже больший кризис, чем РАН. Снижается число аспирантов, падают количество и качество защищаемых диссертаций. По данным статистики, общее число научных сотрудников в организациях ФАНО уменьшилось за 2013-2016 годы не очень сильно, а число аспирантских защит упало в два раза. Сейчас это примерно “0,5 защиты” на один институт. Такие темпы обновления кадров никого устроить не могут. 

Я очень рада тому, что в академии создан корпус профессоров РАН. Это активные ученые, которые получили признание коллег, возможность ускоренной интеграции в академические ряды. Правда, по-моему, они представляют себе академию довольно умозрительно, рассматривая звание “профессора” как полезную строчку в биографии. Но — главное — мне странно, что в требования к профессорам РАН не включены обязанности по подготовке определенного числа кандидатов и докторов наук, а “ваковский” профессор, как мы знаем, должен был подготовить пять кандидатов наук. В итоге у ученых, находящихся в расцвете сил, нет стимулов участвовать в процессе обучения новой смены. Думаю, это отрицательно скажется на будущем нашей науки.

1. Как и все в нашем мире, реформа имеет положительные и отрицательные стороны.

Из положительного: часть функций, действительно несвойственных ученым, взяло на себя ФАНО. Это, прежде всего, многие хозяйственные и “бюрократические” обязанности, которые так раздражают исследователей, но успешно решаются чиновниками. Нам, например, удалось наладить продуктивное взаимодействие с сотрудниками ФАНО, которые курировали наше научное направление. Мы даже пригласили представителей агентства войти в состав Научного совета по робототехнике и мехатронике РАН.

Из отрицательного: произошло увеличение документооборота, и, к сожалению, не без участия ФАНО. Действия агентства в этой сфере, на мой взгляд, были не всегда оправданными. Кроме того, ФАНО, уверен, должно было активнее выполнять возложенные на него функции по обеспечению участия институтов в выставках, проведению централизованных тендеров на закупки. К сожалению, нам часто приходилось все это делать самим.

Но главный негативный результат реформы — рост недоверия и напряженности в отношениях ученых и власти. И это  в тот момент, когда перед лицом стоящих перед страной больших вызовов мы, наоборот, должны сплотиться для решения крупных задач!

2. Мне кажется, что реалии еще не окончательно определились. Есть ощущение, что не все поняли, насколько серьезна ситуация. Когда это будет, наконец, осознано, правительство, надеюсь, изменит отношение к науке, да и ученые начнут более ответственно подходить к работе.

Как мы знаем, “золотой век” академии (Атомный проект) пришелся на время, когда над страной нависла смертельная опасность, и предложить решение смогла только Академия наук. Ученые сами обращались в правительство с предупреждениями о необходимости парирования угрозы своим ядерным оружием.

Сейчас ситуация лишь немногим проще. Современная экономика востребует все больше и больше знаний. Между тем отечественной отраслевой науки осталось мало. Наше счастье, что происходит подпитка новыми идеями и технологиями со стороны Академии наук. Без РАН прикладные исследования не восстановить. 

Академия имеет еще важнейшее преимущество — междисциплинарность. Это площадка, где продуктивно сотрудничают математики, историки, инженеры и экономисты. Ее нельзя не использовать при разработке новой парадигмы развития нашего общества.

Конечно, нам более интересны фундаментальные исследования, поэтому акцент на прикладные задачи кого-то может насторожить. Но, как мы помним, предыдущее поколение ученых занималось тем, что требовалось в данный момент отечеству. Например, И.В.Курчатов во время войны лично принимал участие в защите флота от магнитных мин. Верю, что мы тоже свой долг выполним достойно, и смотрю в будущее с оптимизмом.

1. Через пять лет после начала реформы, на мой взгляд, можно утверждать, что все худшие опасения, которые высказывали ее противники, оправдались. Академия наук, по сути дела, превращена в клуб академиков. Академические институты от нее отделены. Лишь ценой больших усилий как прежнего, так и нынешнего Президиума РАН, академии удалось вернуть хоть какое-то влияние на их судьбу, впрочем, довольно ограниченное. А теперь, после подчинения институтов новому Министерству высшего образования и науки, и эти крохи влияния оказались под вопросом. 

Для институтов главным результатом, заметным поначалу администрации, а теперь уже и всем сотрудникам, стала значительная бюрократизация управления: объем отчетности, зачастую довольно бессмысленной, существенно возрос и продолжает увеличиваться.

Объединение РАН с академиями медицинских и сельскохозяйственных наук также, на мой взгляд, ничего хорошего не принесло. Оно усилило дисбаланс между дисциплинами, и раньше характерный для Академии наук, и понизило средний научный уровень членов “новой” РАН. 

Функция экспертизы, закрепленная законом за академией, на деле формальна. Например, никому не пришло в голову запросить у РАН экспертизу такого важнейшего нововведения в области управления наукой и образованием, как разделение Минобрнауки на два министерства и подчинение одному из них академических институтов с одновременным упразднением ФАНО. 

Огромные проблемы реформа создала и для международного сотрудничества, в котором РАН играла ключевую роль. Разрушена вся система межакадемических обменов. Доходит до абсурда: РАН является членом многих международных организаций, но не может командировать своих представителей (даже когда их выбирают в руководство этих структур) на их заседания, что необходимо для нормального поддержания членства. Связано это с тем, что РАН после реформы имеет право отправлять в командировки только собственных сотрудников, а таковыми считаются исключительно члены Президиума и аппарат. 

В частности, я для выполнения обязанностей вице-президента Международного союза академий (главная организация, объединяющая академии, работающие в гуманитарных и социальных науках) вынужден ездить на заседания бюро организации за свой счет. Интересно, если член РАН будет выбран президентом какой-нибудь международной академической организации, выполнение им своих обязанностей также будет рассматриваться как его личное дело?

На самом деле реформа еще не закончились. Время от времени появляются новые правительственные инициативы, от которых просто оторопь берет. Так, Правительство РФ собралось доверить Рособрнадзору мониторинг и оценку академических институтов. Причем делается это сразу после того, как Рособрнадзор лишил аккредитации один из лучших российских вузов, работающих в области гуманитарных и общественных наук, — знаменитую “Шанинку” — сделав это на основании формальных требований, которые никак не отражают качество научной и образовательной работы в организации. 

Эксперты Рособрнадзора, не имеющие никакого авторитета в научном сообществе, отобранные по непонятным критериям, да к тому же еще и уличенные в защите фальсифицированных диссертаций, принимают серьезнейшие решения: жить или не жить тому или иному вузу. Это вызывает большие сомнения в квалификации самого Рособрнадзора. Поручать ему еще и оценку академических институтов, по меньшей мере, странно. Нечего и говорить, что Академия наук не проводила никакой экспертизы этого решения правительства. 

Подобные эскапады вызывают большое беспокойство. Конечно, речь идет не о самой науке, которая будет развиваться в любом случае, а о ее организационных формах. Однако эти формы могут или облегчить, или затруднить жизнь исследователей. Пока в основном затрудняют. 

Пожалуй, главным позитивным событием за последнее время было повышение зарплаты научным сотрудникам в 2017-м и 2018 годах, хотя и оно проводилось не без недостатков, связанных с несправедливым региональным распределением этих надбавок.

2. Думаю, что наладить нормальную работу академических институтов станет возможно только после восстановления системы, предусматривающей научное и организационное управление ими со стороны РАН. Для этого, в свою очередь, необходимо принятие нового закона об Академии наук, изменяющего ее статус на более адекватный. Насколько я понимаю, Президиум РАН готовит такой законопроект. 

1. В 2013 году я был еще молодым ученым, который несколько лет перед этим провел в составе СМУ РАН 1.0. Именно тот состав Совета известен своей достаточно радикальной активностью. Необходимость ускоренной модернизации РАН и изменения организационно-управленческих моделей не вызывали тогда никаких сомнений. Новые социально-экономические и нормативно-правовые условия, качественно иной уровень развития информационных технологий — это и многое другое убеждало, что в нашем научном “королевстве” необходимы перемены. Незадолго до начала реформы в “Троицком варианте” даже был опубликован мой очерк — “Наука XXI: гильдии мастеров или центры инноваций”. Про необходимость реформирования РАН и наших институтов говорили тогда и все кандидаты в президенты РАН, включая академика В.Е.Фортова. Ключевыми вопросами являлись формат модернизации, исполнители реформ, цели и задачи в краткосрочной и долгосрочной перспективе. Поэтому в целом я воспринял реформу РАН 2013 года и появление Федерального агентства научных организаций позитивно, надеясь на реализацию многих масштабных проектов, активизацию научной жизни, решение наиболее актуальных и перспективных задач. Наше отставание в науке от мировых лидеров по многим направлениям расстраивало, но исторический опыт нашей страны подсказывал, что при грамотной кадровой политике, концентрации и мобилизации ресурсов, качественном целеполагании наши люди готовы на великие дела, трудовые подвиги и прорывные броски в будущее. Однако, по имеющимся в открытых источниках данным, не получилось…

2. ФАНО России оказалось неспособным к реализации амбициозных научных проектов, направленных на долгосрочное стратегическое развитие страны. Агентству многое мешало в его работе. В частности, моратории Президента РФ, невозможность определять государственную политику в сфере науки (что было задачей Минобрнауки, а не ФАНО), второй “ключ” РАН, необходимость согласований имущественных вопросов с Росимуществом, отсутствие достаточных финансовых ресурсов и т.д., и т.п. Спустя пять лет ФАНО ликвидировали и сформировали новый “супер­орган” федеральной исполнительной власти, имеющий феноменальные полномочия и ресурсы. Подобных “сверх-, мегавозможностей”, наверное, не было даже в советский период у ГКНТ, так как с наукой во всем ее разнообразии теперь интегрирована и система высшего образования. 

Большинство российских интеллектуалов (среди которых очень много и управленцев разного уровня) понимает, что без наличия эффективной и конкурентоспособной науки у страны нет будущего. Наука определяет и уровень обороноспособности государства, и уровень национальной безопасности, и уровень благосостояния граждан, и условия для решения проблем демографии. Именно наука обеспечивает повышение продолжительности и комфорта жизни, способствует улучшению социального и экономического климата в обществе. Способен ли новый федеральный орган исполнительный власти решить поставленные перед ним высшим руководством страны задачи? Думаю, способен, но только при соблюдении ряда условий, требующих, прежде всего высочайшего уровня компетентности и квалификации людей, принимающих решения, ставящих управленческие задачи и контролирующих их исполнение. 

1. Реформа Российской академии наук сказалась на молодых ученых вообще и Совете молодых ученых РАН в частности крайне отрицательно. Возможности для получения финансирования на научную и научно-организационную деятельность существенно уменьшились. Программы поддержки молодых ученых, существовавшие в Российской академии наук, были отменены или сильно урезаны. Карьерная траектория молодого ученого, достаточно четко очерченная в прежней РАН, стала очень размытой и неопределенной. У молодежи пропал очень важный стимул работы в отечественной науке. Соответственно, происходит отток из этой сферы молодежи, и состояние ее становится еще более удручающим.

2. Направленная эволюция академии явно идет в сторону создания “клуба заслуженных деятелей науки”. Этот процесс трудно назвать развитием. Академические институты все последние годы выживали, приспосабливаясь к новым реалиям, и это положение не меняется. Спасает запас прочности, накопленный со времен АН СССР. Приток молодежи — студентов, аспирантов, младших научных сотрудников — в институты, думаю, будет продолжать падать, поскольку престиж науки в нашей стране остается на одной и той же отметке — вблизи нуля. В результате произойдет естественное сокращение количества исследовательских институтов и научных тематик. Основные потери будут в области фундаментальных исследований, прикладные разработки, возможно, будут развиваться в центрах типа Сколково или Научно-технологической долины МГУ. Ожидать серьезных научных прорывов в такой ситуации не приходится.