Старший научный сотрудник Института российской истории РАН кандидат исторических наук Владислав Аксенов знает о революции 1917 года без преувеличения почти все — по дням, а возможно, и по часам. Но мы затронули не привычные в юбилейный год вопросы, скажем борьбу партий за власть, не разбирали причины революции и кто должен отвечать за произошедшее, а сосредоточились на повседневной жизни населения Петрограда — как она протекала в условиях войны и приближающихся революционных событий? Тема неизбитая, а потому, надеемся, будет интересна читателю.
— Думаю, со мной согласятся, — начинает рассказ Владислав Бэнович, — что любая революция — явление многофакторное. В России причин для нее хватало, напомню лишь основные: “земельный голод” крестьян, тяжелое социально-экономическое положение рабочих, конфликты выборных учреждений с самодержавной властью. Усугублял политическую ситуацию неудачный ход Первой мировой войны, вызванная ею разруха, когда весной и летом 1915 года возник кризис со снабжением городов продовольствием и товарами первой необходимости. В начале зимы 1916 года жители Петрограда почувствовали приближение революции и определили сроки ее начала — следующий, 17-й, год. Пик тревожных настроений пришелся на декабрь, когда убили Распутина, чуть ли не члена царской семьи, “нашего друга”, как называла его императрица Александра Федоровна, а власти фактически не наказали убийц, ограничившись лишь их высылкой. Ясно стало, что и царский двор понимает взрывоопасность положения. Беспорядков ждали, даже называли точную дату: 14 февраля, день открытия заседания Государственной Думы, на котором, по слухам, должны были объявить о создании так называемого “правительства спасения”. Тогда же впервые была выдвинута идея созыва Учредительного собрания. И все это сопровождалось множеством самых разных толков о предательстве в верхах.
Среди самых распространенных: будто Александра Федоровна каждый день отчитывается перед императором Вильгельмом по беспроволочному телеграфу, установленному в Зимнем дворце.
— Казалось бы, в такую чушь мало кто мог поверить?
— И тем не менее в столице об этом говорили все, включая профессуру Петроградского университета. В конце концов, расследуя очередную анонимку, начальник Охранного отделения Петрограда направил в Зимний дворец запрос и между делом поинтересовался: действительно ли там есть телеграф? И получил вполне серьезный ответ: мол, телеграф был, но в 1911 году его ликвидировали. Естественно, объяснение никого не удовлетворило и только усилило подозрения.
— Неужели слухи играли серьезную роль в жизни общества?
— Сам факт, что абсурдные догадки могли способствовать падению огромной империи, свидетельствует о тяжелом системном кризисе, который она переживала. Изучая отчеты агентов Охранного отделения в январе-феврале 1917 года, я обратил внимание, что они не приводят точных фактов, а ссылаются на слухи и предупреждают: в обществе что-то назревает. Получается, агенты, как и все общество, в них верили. Даже начальник петроградского охранного отделения в своих отчетах извещает о надвигающейся революции, опираясь на уличные разговоры. Во многом под их воздействием 26 января была арестована рабочая группа Центрального военно-промышленного комитета, якобы готовившего переворот. 14 февраля на подступах к Таврическому дворцу, где открывалась сессия Думы, власти расставили пулеметы, а среди рабочих произвели аресты, чтобы не допустить формирования “правительства спасения”.
Еще одна напасть, преследовавшая общество, шпиономания. В охранное отделение с начала войны поступали письма от людей, доведенных буквально до психоза. Они всерьез предупреждали, что шпионы изобрели некую рентгеновскую машину и она на расстоянии передает сведения и даже убивает своим лучом.
— Как вы собирали материалы, какими источниками пользовались?
— Чтобы изучить сознание общества, понять его настроение и состояние, необходимо работать с массовыми источниками, например письмами, точнее материалами перлюстрации. В империи существовали так называемые “черные кабинеты”, в которых цензоры выборочно знакомились с частной перепиской. Добавим военную цензуру, просматривающую письма солдат с фронта. В архивах сохранились десятки тысяч таких писем, их анализ дает представление об изменениях общественных настроений. Будем справедливы, многие знали, что частную переписку вскрывают. Недаром в текстах писем встречается такой любопытный пассаж, вставленный автором: мол, уважаемый цензор может со мной не согласиться… Но было множество людей, не подозревавших, что их послания прочтет кто-то чужой. В сентябре 1915 года обыватель так комментировал роспуск царем Государственной Думы: “Для того, чтобы распустить Гос. Думу в такое время, нужно абсолютное отсутствие ума, любви к родине. Очевидно, в верхах убедились, что война проиграна, что, следовательно, нужно спасать свою шкуру, а для этого необходимо создать соответствующую атмосферу. Нужно провокациями вызвать беспорядки с тем, чтобы заключить позорный мир”.
В письмах и дневниках появились сообщения об участившихся случаях сумасшествия (1915-1916 годы). Нередко они касались городовых и бывших агентов, занимавшихся наружным наблюдением. Они следили за предполагаемыми шпионами, и в конце концов им начинало казаться, что они и сами “под колпаком”. Были случаи, когда из-за душевного расстройства жандармы и городовые увольнялись со службы. И даже писали письма начальству: мол, перестаньте за нами присматривать, оставьте нас в покое.
Еще одна беда — германофобия. Косвенно в ней был повинен Генеральный штаб и сам главнокомандующий — великий князь Николай Николаевич. Уже в августе-сентябре 1914 года, понимая, что война не будет победоносной, военные начинают искать виновных — и указывают… на немцев, проживающих на территории империи. Подданных Германии и Австро-Венгрии высылали из Петрограда и Москвы, по стране прокатились погромы. Сочетание шпиономании с германофобией усиливало психоз. Жительница Петербурга написала подруге, будто за стенкой ее дома живут шпионы и по ночам “устраивают оргии на немецком языке”. Другой даме померещилось, что ее кот — немецкий шпион, подосланный чтобы ее убить. Конечно, сумасшедшие были во все времена, но в годы Первой мировой вой-ны появились специ-фические формы психозов и неврозов, связанные со страхом перед шпионами.
— А в письмах с фронта встречалось что-то интересное?
— Солдаты в массе своей — это крестьяне. Старая армия за годы войны была фактически уничтожена, и накануне революции призыву подлежала в основном молодежь, у которой не было никакого желания умирать за царя и которая отзывалась о нем ужасно, обрушивая на его голову проклятья и угрозы. За что многие попадали в участок. Каралась даже ругань при виде портрета царя. Соответствующая статья уголовного уложения предусматривала до восьми лет каторги, и таких дел была масса. Однако в письмах с фронта ругательств в адрес царя нет. Объяснение простое: солдаты отдавали письма офицерам незапечатанными, зная прекрасно, что их будут просматривать. Зато, не стесняясь, жаловались на тяжелую повседневную жизнь: и что кормят плохо, и что обмундирования не меняют, и что сапоги текут, но политических заявлений нет. Тем не менее распространялись слухи, что царя подменили, а в декабре 1916 года во Владимирской губернии появился самозванец, объявивший себя царем Иоанном I и отправивший генералу А.Брусилову письмо с требованием заключить мир.
— Февраль 17-го прекратил психоз или расстройство продолжалось?
— В психологии есть понятие дистресса — стресса, вызванного негативными эмоциями, и эустресса — стресса, вызванного сильным возбуждением положительного плана. Когда 2 марта было сформировано Временное правительство, наступила эйфория: общество испытывало подъем, чувство патриотизма зашкаливало. Население верило: свержение царя спасет Россию. Это отра-зилось в главном лозунге марта-апреля: “Да здравствует свободная демократическая Россия!” Однако в марте-апреле 17-го медики отмечали в Петрограде невиданный всплеск душевных заболеваний. Объяснение простое: сильные эмоции, пусть и позитивные, наложились на тревоги, которые испытывало население, и привели к обострению. Среди обращавшихся за помощью к психиатрам было немало городовых, опасавшихся мести горожан.
Возбудителем спокойствия был и сам Керенский. Петроградцы находились под впечатлением от выступлений Александра Федоровича. Он собирал полные залы и доводил собравшихся до настоящего психоза. Случалось, впадая в экстаз, женщины падали в обморок, срывали с себя драгоценности и швыряли к ногам Керенского. Нечто подобное происходило даже с офицерами, бросавшими свои георгиевские кресты. Блестящий оратор, человек очень импульсивный, Керенский выступал в роли актера-неврастеника и, впадая в транс, доводил публику до истерики. Определение психологическому состоянию жителей столицы дал председатель петроградского общества психиатров П.Розенбах: “революционный психоз”.
Понятно, что сильные эмоции не могут длиться вечно, и на смену эйфории пришла апатия. Непопулярная война продолжалась. 1 марта 1917 года Совет рабочих депутатов выпустил приказ №1, фактически приведший к развалу армии. Хотя призывов к неповиновению офицерам он не содержал, однако в вопросах политических лишал офицеров власти над солдатами, запрещал навязывать им свои политические убеждения. Главное, разрешал создавать в армии солдатские комитеты. И солдаты, творчески осмыслив приказ, стали… переизбирать своих офицеров. Армия начала разваливаться, и остановить этот процесс было невозможно. Пытаясь исправить положение и желая помочь союзникам, летом 17-го Керенский повел войска в наступление. Его провал, как и разруха в российских городах, подорвали патриотические настроения и веру в скорые позитивные перемены, усилили антиреволюционные настроения и социально-политическую апатию. Борьба за власть между партиями выплеснулась на улицы: начались беспорядки и столкновения, спровоцированные большевиками, — и в обществе возникли новые страхи, на сей раз о грядущей гражданской вой-не. С конца сентября горожане ждали восстания большевиков. И когда переворот все же произошел, известный в будущем социолог Питирим Сорокин с облегчением записал в дневнике: “пучина наконец-то разверзлась”. Большевики захватили власть — и часть российского общества почувствовала себя удовлетворенной: известность лучше неизвестности. Отмечу, что особого страха перед большевиками у населения не было. Возможно, потому, что сформированное ими правительство тоже называлось Временное рабоче-крестьянское. Это означало, что они были согласны на созыв Учредительного собрания. И началось… В ноябре 1917-го на обложке сатирического журнала “Стрекоза” появилась карикатура: по длинному шесту с надписью “власть” взбираются три претендента: наверху эсер, за ним кадет и в самом низу большевик.
Общество не воспринимало большевиков как реальную действующую силу, хотя они уже были у власти, возможно, рассчитывая, что в случае созыва Учредительного собрания их партия точно проиграет (что фактически и произошло). Однако некоторые обыватели признавали: если большевики не захотят, то никакого Учредительного собрания не будет. С другой стороны, сам Ленин писал тогда, что не уверен, удастся ли большевикам удержать власть до конца 1917 года.
— И когда, по вашему мнению, петроградцы поняли, что ошибались?
— 6 января 1918 года все сомнения отпали: большевики разогнали Учредительное собрание. Обыватели, предчувствуя, чем все закончится, еще накануне устроили в Петрограде массовые акции в поддержку Собрания, проходили они и после разгона. Против большевиков выступила главная пролетарская сила Петрограда — рабочие-путиловцы — и красногвардейцам пришлось расстреливать их из пулеметов. Наступала новая эпоха.
Юрий Дризе
Иллюстрации
предоставлены В.Аксеновым
Нет комментариев