Чем дальше от нас эпопея ленинградской блокады, тем ценнее каждое новое свидетельство о ней. Среди тех, кто, превозмогая голод и холод, болезни и потерю близких, под бомбежками и обстрелами жил и трудился в осажденном городе было немало ученых.
Татьяна Борисовна Поленова (1890-1955), «замечательный химик, большой души человек, представительница русской трудовой интеллигенции», как отзывались о ней коллеги по работе в Институте галургии, вела дневник — хронику первого, самого тяжелого года блокады.
Тетрадку без обложки, исписанную ровным почерком, недавно нашла в семейном архиве, оцифровала и передала копию в редакцию «Поиска» праправнучка Поленовой сотрудник Ботанического института РАН Анастасия Золина.
Что нам удалось узнать об авторе этих жестких и страшных в своей простоте заметок о жизни на грани смерти? Она из научной семьи (отец известный геолог, был приват-доцентом Петербургского университета, дед — семи пядей: астроном, механик, металлург, изобретатель…).
В Казани, где отца избрали профессором университета, закончила с золотой медалью гимназию, затем, с дипломом первой степени, естественное отделение физико-математического факультета.
По окончании Казанского университета занималась исследованием почв Тургайской области и Воронежской губернии — так возник интерес к химии природных образований. Уже при советской власти была ассистентом кафедры неорганической химии в Пермском университете, параллельно вникала в геохимию первого отечественного месторождения калийных солей — Соликамского и увлеклась настолько, что сменила кафедру на химическую лабораторию в геологоразведочной партии.
В 1929 году как ценный кадр была зачислена в Уральское отделение Геологического комитета, год спустя переведена в Ленинград, но не прерывала исследования пород и нерастворимых остатков калийных солей Соликамска. В 1934 году, анализируя образцы коллекции геолога А.Н.Волкова, обнаружила в них высокое содержание бора.
Так было открыто крупнейшее в СССР месторождение боратов на озере Индер. А Татьяна Борисовна, верная принципу сочетать аналитику с полевой практикой, продолжила изучать бораты в составе Индерской экспедиции.
Вообще, ее коньком было усовершенствование методов оценки месторождений, она участвовала в составлении капитального руководства «Анализ минерального сырья». С 1937 года Поленова — старший научный сотрудник Всесоюзного института галургии (ВИГ), куда переносится центр исследований соляных месторождений.
Вместе с Ю.В.Морачевским занимается определением меди, никеля, марганца, железа, рубидия в природной кладовой Верхнекамья, с П.И.Преображенским (эти фамилии встречаются в ее блокадных заметках) изучает геохимию Ишимбаевского соляного месторождения, объясняя повышенное содержание в нем бора.
С началом Великой Отечественной войны задачи меняются. Группа оставшихся в Ленинграде сотрудников института налаживает производство медицинских препаратов для фронта и гражданского населения, в том числе хлористого кальция и хлористого натрия — компонентов кровезаменяющих растворов. Об этой странице истории учреждения нам поведали в преемнике ВИГ — АО «ВНИИ Галургии».
Пришлось превращать опытную установку института в заводскую, добывать и доставлять для нее (иногда волоком, на санках или в самодельных тачках) оборудование, сырье и топливо.
«Непрерывно работали в институте…» — пишет в дневнике Поленова. Тогда не знали слов «ноу-хау», «инновации» — ценились изобретательность и смекалка, и химики проявили эти качества в полной мере. Уже к концу 1941 года по новой технологии изготовили пробную партия реактивов.
За годы блокады были произведены килограммы и тонны фармацевтически чистых препаратов. Хлориды кальция и натрия, тиосульфат натрия и сернокислый магний для внутривенных вливаний при поражении отравляющими веществами и при шоковом состоянии раненых, кальцекс и карбонат кальция, а еще технические растворы для изготовления антифризов и прочих оборонных нужд. Сухие цифры, за которыми тысячи спасенных жизней.
Кроме того, сотрудники непосредственно участвовали в обороне города: дежурили во время налетов вражеской авиации, разбирали руины зданий в поисках уцелевших людей, тушили зажигательные бомбы, заготавливали дрова — об этом тоже пишет Поленова.
В это самое время основные подразделения института развернули деятельность в тылу, вблизи сырьевых баз галургических производств, способствуя росту выпуска продукции, продолжая геологоразведочные и горные работы, физико-химические исследования. И там требовались классные химики-аналитики.
Летом 1942 года Татьяна Борисовна была эвакуирована из осажденного Ленинграда в Среднюю Азию: в Джамбуле создавалась исследовательская и геологоразведочная группа института. Под руководством Поленовой было выполнено множество анализов, характеризующих вновь открытое месторождение солей в озере Туз-Куль.
В 1944 году она возвращается в Ленинград, ее миссия — восстановление лабораторий института, дальнейшие исследования минерально-сырьевой базы страны.
Можно долго перечислять сделанное ею в этой сфере. А можно, судя по биографии и дневнику, сказать кратко: беззаветный подвижник, для которого личное (даже болезнь мамы) через боль и страдание отступало перед общественным. На таких держится наука, без таких не победила бы страна. Мужественный, стойкий человек, с честью выдержавший главное испытание в своей жизни — испытание блокадой.
Для полноты картины приведем воспоминания зятя Т.Б.Поленовой видного геолога академика Бориса Сергеевича Соколова. Еще до начала войны он оказался в Западном Китае, вел поиски цветных металлов и нефти, затем был начальником партии в Особой нефтяной экспедиции в Алма-Ате. В Ленинград вернулся весной 1944 года. Соколов пишет, что город поразил его почти абсолютной пустотой: только милиционеры проверяли редких прохожих на перекрестках… Так же пусто было за настежь распахнутыми дверями комнат его квартиры: ни мебели, ни книг. И дальше: «После нашего отъезда в этой квартире оставалась моя теща со своей матерью… Геохимик по профессии, она прославилась тем, что во время блокады готовила в химической лаборатории искусственный мед. Черт его знает из чего. Этот мед давался по списку порциями только ученым-блокадникам».
Не правда ли, любопытно: что это за искусственный мед, о котором не упомянуто ни в дневнике, ни в исторической справке АО «ВНИИ Галургии»? Может быть, разгадка в дневниковой строчке: «Мой визит в Смольный по поводу патоки из древесины»? Соколов был внимателен к деталям, просто Поленова назвала этот мед патокой…
В дневнике много сокращений, инициалов, понятных лишь самому автору и его близкому окружению, он, как любой исторический документ, требует дальнейшей расшифровки, уточнений, сопоставления с уже твердо установленными фактами.
Этим займутся сотрудники Военно-медицинского музея Министерства обороны РФ, часть экспозиции которого посвящена блокадной медицине. Именно в этот музей по рекомендации «Поиска» передан в канун 83-летия с начала блокады Ленинграда дневник Т.Б.Поленовой.
Предлагаем читателю его фрагменты с краткими комментариями (даны курсивом в скобках).
Июнь 1941 года
22.06. Объявление войны. Слышала речь Молотова у трамвайной остановки на Обводном, ничего не поняла, после этого ходила еще часа два по магазинам, ничего не подозревая. Окончательно узнала дома от бабушки и Палаги (няня внучки). Очереди за керосином и маслом. Вечером П.И. (Павел Иванович Преображенский), кино Спартак — кажется, музыкальная история. Он сразу очень мрачно это воспринял, я легче.
30.06. Институт — сумбур, шитье мешков для песка, укупорка приборов и реактивов, дежурства, добровольцы. Женская паника, сборы и подготовка к эвакуации.
Дома — мамина болезнь.
Июль
П.И. директор. Отправка и сборы первого эшелона.
9.07. Проводы их.
25.07. Уговоры уехать, невозможность из-за маминой болезни. Поездка в Стрельну за картошкой и ягодами. Воздушные тревоги, покуда не пугающие.
Наклеивание бумажных полосок на окна.
Август
Введение пайка.
Институт: начало производства NaCl, CaCl2, сбор оборудования. Последние хорошие обеды в университетской и собачьей столовой. Остальное, как в июле, только в институте обстановка спокойнее, уехали все, кому надлежало уехать, оставшиеся хотели остаться и работать. Отъезд Ю.В. (Юрий Витальевич Морачевский) и вообще разъезды и эвакуация. Все усиливающаяся болезнь мамы. Недостаточно сил для ухода за ней.
Воскресенье 31.08. Отправляюсь на дежурство в институте, несмотря на бесконечные стоны мамы. Извещение по телефону о ее смерти. Возвращение домой под дождем, в темноте, боязнь не дойти до 10 часов (начало комендантского часа). Бесконечные мысли ночью, печаль и раскаяние.
Сентябрь
9.09. Возвращение домой из института поздно, часов в 8, разведенный мост, тревога, пешком в темноте через Марсово поле, по набережной нельзя, разрушенный дом рядом с Нефтяным (институт, где работали дочь Т.Б. Елена Николаевна и зять Борис Сергеевич Соколов). Приход домой. Чувство одиночества и усталости. Сон с мамой.
Почти каждый день тревоги с бомбежками. Разрушения около Зоологического сада.
Артиллерийский обстрел, у нас в ВИГе выбило все стекла.
Октябрь
Сбавка нормы. Бомбоубежище на сундуке в коридоре. Одинокие часы там и иногда сон ночью. Редкие ночевки у Матвеевых (семья сестры Т.Б. Натальи) и их радушный прием. Частушки. Рассказы работающих на окопах. Анекдоты.
Окраска в серый цвет Зимнего Дворца и многих других. Телеграмма с вызовом на вылет. Мое определенное нежелание ехать, но все же некоторые сборы.
Ноябрь
1.11. Смерть С.П. (Сергей Павлович Матвеев, отец жены племянника). Узнала вечером, из-за бомбежки к ним не попала. Была на следующий день утром.
5.11. Шуваловское кладбище, отпевание у церкви, похороны. Возвращение уже в темноте назад, тревога. За Литейным мостом бросалась масса зажигательных бомб. Красиво, но жутковато. Таня (жена племянника) и В.М. (Варвара Митрофановна Матвеева, жена С.П.Матвеева) держатся молодцом.
В ночь на 7-е попали 2 фугаски рядом. Напротив квартиры М. (Матвеевых) вышибло все окна и двери. Контузило Наташу. Дежурила в институте с В.Сабуровым, когда мне Таня позвонила, чтобы немедленно шла к Наташе, которой плохо. А я не могла пойти, пока меня не сменила Волкова.
Весь ноябрь постоянные тревоги, некоторые по 5 часов, бомбежки и обстрелы, до бомбоубежища с вещами по несколько раз в ночь. Хождения, изматывающие нервную систему. Разрушены близко от нас здания на Литейном, Чайковского, на Моховой, дом на Кирочной.
Сбавка пайка. Раб. 250, служ. и иждивенцам 125. Состав хлеба 25 — гидроцеллюлозная, 15 — жмых, 40 — смесь разных мук (гороховая, манка, кокос). Остальные 20 — ржаная. С середины ноября можно считать начало голода.
Декабрь
Все возрастающий голод. Заминки с трамвайным движением, в середине месяца полное прекращение. В нашей квартире выключили электричество.
Смерть Якубова, хождение в покойницкую Александровской больницы. Вереница гробов и мумий на кладбище. Одна картина: беременная женщина везет на санках гроб, очевидно, муж, на гробу девочка лет двух, живая.
Возвращение назад, тревога около Троицкого моста, отчаянный обстрел, люди падают на землю, залезают в щели, липкая грязь, ростепель.
Гасила зажигалки во дворе у Матвеевых.
Сцены в булочных. Глаза, смотрящие на стрелку весов, воровство хлеба и карточек, грабежи. Холод, все время мерзнут. Буржуйки в институте, в конце месяца первый раз раздали дополнительный паек. Начались бюллетени и отпуска за свой счет. Непрерывно работали в институте (перечисление инициалов и фамилий).
Хлеб прибавили около 25 декабря. Р. — 300, С. — 260, И. — 200. В институте начало гидролиза древесины.
Встреча Нового года у Матвеевых — 3 «вековуши». Пиршество. Гадание на блокаду. Лихорадочное ожидание передачи по радио в 12 часов.
Январь 1942 года
Самый страшный месяц. В Л-де морозы. Голод. Почти никаких выдач по карточкам кроме хлебных. Ни света, ни трамвайного движения. Постепенное замерзание труб и перестает действовать водопровод и канализация. Замирание жизни и вымирание людей целыми семьями. Каннибальство. Кошек нет. Наша Белка тоже съедена, к счастью, не мной. Смертность в день по 10-25 тысяч, по слухам. Отнимание хлеба на улицах среди бела дня, особенно в темноте. Во дворах под арками оглушают и отнимают хлеб. В учреждениях работа почти не производится, везде холодно и темно.
Тощие люди жуткого вида, стеклянные глаза, оскал зубов, пепельный цвет лица. Некоторые очень опухают (фамилии сослуживцев). Вереница детских санок, связанных вдоль с лежачими мумиями, зашитыми в простыни, в какие-то полосатые материи или одеяла. Иногда их везут на кладбища. Редко отдельные могилы, чаще в траншеях, выкопанных бригадами М.П.В.О., иногда в морги (в каждом районе), при ЖАКТах просто покойников складируют в дровяники. Много мумий подкинуто в темноте по чужим дворам, к церквям или неподалеку от кладбищ. У родственников нет сил везти далеко.
Горожане едят, что только достали — столярный клей, опилки, олифу, мазь от ожогов, комнатные растения, березовую кору, голубей, кошек, собак и людей (живых и мертвых). Видела сама лежащие трупы с отрезанными частями тела.
Поиски воды, в конце месяца ходили с Наташей на Неву. Сильные морозы, пожары от буржуек! И нет воды, чтобы сразу ликвидировать. Дома горели по неделям, пока все не выгорит и не растащат пожарные и милиция.
Взрыв бомб замедленного действия, сначала тихо: ни тревоги, ни бомбежки и вдруг меня буквально подкинуло на диване, оказалось, неподалеку взорвалась бомба, брошенная очень давно.
В институте темнота и холод. Ночное дежурство в первый день установки буржуйки, печка накалена и у стола -1°, дальше -10°. Выдачи бадаевского песка (земля из-под сгоревших Бадаевских складов, пропитанная жирами и расплавленным сахаром).
Незамерзающие растворы (начаты в декабре), гидролиз древесины.
Энтузиазм, вызванный голодом. Пищевые дрожжи. Патока. Зубной порошок.
Мой визит в Смольный по поводу патоки из древесины и выращивания грибов. Сух. угли.
Очень сильные морозы. Очереди за хлебом по 10 и более часов. Не то нет воды, не то нет электричества для пекарен — числа с 26-го по 31-е. Частично начали выдавать мукой. Карточки на февраль дали с большим опозданием.
Бодро ходила пешком в Институт через Неву, обратно тоже через Неву и Марсово поле к Матвеевым. Домой возвращалась в 10-м часу и сразу ложилась, согрев дружка (грелка). Зябла все время, несмотря на топку печки, в комнате от 4-10°. Спала в шерстяных носках и теплой кофте. Днем спасал вязанный Наташей свитер.
Взломы нашего дровяника и кража дров.
Занятия в Институте. Пилка и колка дров (отходы бум. фабр.).
Картина на улице: уныло бредущие люди какой-то деревянной механической походкой. Вереница санок с покойниками, с дровами, с водой, реже домашний хлам.
Разговоры: о еде, где что достать, сменять, насчет обвешивания и мечты о санаторном питании. Настроение граждан — все мысли о прибавке хлеба и прорыве блокады.
Аркадий Соснов
Фото предоставлено А.Золиной
Нет комментариев