У академика Михаила МАРОВА, несмотря на почтеннейший возраст, масса должностей и обязанностей: завотделом Института геохимии и аналитической химии им. В.И.Вернадского РАН, профессор МГУ им. М.В.Ломоносова и Международного космического университета, главный редактор журнала «Астрономический вестник». Михаил Яковлевич, механик по образованию, занимается прикладной математикой и математическим моделированием, связавшими его с космосом и астрофизикой едва ли не на всю жизнь. Начинал в ОКБ С.П.Королева, продолжал в Госкомитете по оборонной технике. И 46 лет — в Институте прикладной математики им. М.В.Келдыша. Автор около 300 статей и более 20 книг. Одна из них — «Слово об Учителе: академик Мстислав Всеволодович Келдыш», 110 лет со дня рождения которого недавно отметила академическая общественность.
— Михаил Яковлевич, при каких обстоятельствах вы познакомились с Келдышем?
— Мое знакомство с М.В. (позволю так называть Мстислава Всеволодовича) подтверждает истину о роли случая в жизни. Начало 60-х годов прошлого века, СССР и США соревнуются в «лунной гонке». Я — старший инженер, еще не кандидат наук, мне 27 лет. Работаю в «оборонке» — занимаюсь ракетно-космической техникой (был даже членом госкомиссии по одной из ракет). Как помощник первого заместителя председателя Госкомитета по оборонной технике участвовал в различных совещаниях. Очередное проходило в закрытом тогда Куйбышеве (Самаре) под руководством Смирнова, в то время — председателя Военно-промышленной комиссии. Главный вопрос: каким должен быть двигатель тяжелой ракеты Н-1? И при обсуждении очередного «узкого места» я позволил себе (с места, конечно) задать выступающему уточняющий вопрос, прозвучавший, замечу, несколько критически. Начальство прореагировало резко: мол, какой-то молокосос пытается нам замечания делать! А Келдыш, директор Института прикладной математики, неожиданно меня поддержал: «А он дело говорит». И от меня тут же отстали.
Совещание закончилось, и всех пригласили на обед. Я замешкался. И когда вошел в большой зал, в конце длиннющего стола, где сидели низшие чины, все оказалось занято. Выручил распорядитель: улыбнулся, взял под руку и проводил во главу стола, где восседало руководство. Пустовало одно место — рядом с Келдышем. Чувствовал я себя неважно, есть даже не мог. Но напряжение понемногу спало, и я потянулся к тарелке с сыром. И надо же — моя вилка столкнулась с келдышевской. Он улыбнулся и со словами «пожалуйста, пожалуйста» свою любезно убрал. Завязался разговор. Слово за слово, М.В. поинтересовался, чем я занимаюсь, где работаю, и неожиданно спросил, не хочу ли я перейти к нему в институт? Я согласился, не колеблясь, мол, сочту за честь, прекрасно понимая, что просто взять и уйти из «оборонки» не так-то просто. Келдыш это знал и написал письмо руководству комитета с просьбой о моем переводе (такая формулировка тогда была важной). И из уважения к М.В. меня отпустили.
— Вы, конечно, знаете, почему Келдыш так к вам проникся?
— Ответа у меня нет. Скажу только, что очень быстро почувствовал: директор мне доверяет. Сразу назначил заведующим сектором (с несколькими сотрудниками в подчинении), а затем и большого отдела. Посылал на ответственные совещания, назначал в весьма важные комиссии. Возможно, дело в том, что я ни разу его не подвел.
— Расскажите о ярких эпизодах совместной работы, оставшихся в памяти.
— Келдыш назначил меня ученым секретарем очень авторитетного тогда Междуведомственного научно-технического совета по космическим исследованиям при АН СССР. И около 15 лет я участвовал в рассмотрении наших космических программ, работал с выдающимися людьми: главными конструкторами, руководителями НИИ, крупными учеными. И здесь М.В. оставался лидером. Запомнились совещания у секретаря ЦК КПСС по обороне Устинова. Келдыш всегда сидел рядом с ним, и, подводя итоги обсуждений, тот обычно спрашивал: «Мстислав Всеволодович, а ты что думаешь»? И М.В. четко, аргументированно формулировал ключевые моменты и предложения, а Устинов заключал: «Ну, что же, так и запишем». В этих словах чувствовались огромное уважение и доверие к президенту академии.
Когда стало ясно, что «лунную гонку» СССР проигрывает, встал вопрос: чем мы можем ответить США? Ставку сделали на космический автомат-робот — аппарат, способный забрать и доставить на Землю лунный грунт и луноход. Осуществлены эти проекты были потому, что именно Келдыш убедил руководство страны передать лунно-планетную тематику из ОКБ С.П.Королева во вновь созданное КБ Г.Н.Бабакина. И сыграл историческую роль: отстоял необходимость разработки В.Челомеем ракеты УР-500 («Протон»), обладавшей меньшей грузоподъемностью, чем тяжелая ракета Н-1, сделать которую так и не удалось. Именно «Протон» обеспечил на многие годы наши крупнейшие космические достижения.
— Как к Келдышу относились в институте?
— До сих пор сотрудники старшего поколения вспоминают о нем с восхищением, я бы даже сказал с благоговением. Он поражал нас глубоким пониманием сложных проблем, запомнился блестящими репликами на семинарах, когда, казалось бы, не слушая выступающего, неожиданно задавал вопросы, обнажающие суть дела. Был суров в оценках. Никогда мы не слышали от него слово «талантливый». Наивысшая похвала — это «человек квалифицированный». Обладал тонким чувством юмора, а однажды на важном совещании рассказал притчу.
Мы были с ним на предприятии по созданию противоракет, его возглавлял Расплетин. Побывали в цехах, затем в кабинете главного состоялось совещание. И Расплетин попросил Келдыша посмотреть проект письма в ЦК КПСС. М.В. пробежал его глазами, улыбнулся и сказал. «Есть такая притча. В одном епископате под угрозой отлучения от Церкви категорически запретили курить во время богослужения. Один настоятель однажды оказался в соседнем монастыре и, к величайшему удивлению, увидел, как во время богослужения из окон буквально валит дым. В полном недоумении вошел он к коллеге-настоятелю и возопил: «Нечестивые, неужели вы не знаете об указе епископа?!» А коллега спокойно ответил: «Конечно, знаем, но мы написали ему письмо, и он нам разрешил». «Так и мы писали, и он нам запретил!» «А как вы написали?» «Просим разрешить курение во время богослужения». «А мы по-другому: не разрешат ли нам проводить богослужения во время курения? И он нас похвалил». «Советую вам, — сказал М.В., — изменить заключительную фразу: просить ЦК не выделить ресурсы для создания изделия, а разрешить начать его разработку, предоставив необходимое оснащение».
Что еще мы в нем очень высоко ценили: он защищал своих сотрудников. В ЦК КПСС был завотделом Иван Сербин. Человек жесткий. Его называли «Иван Грозный». Однажды М.В. попросил меня к нему съездить согласовать вопрос. Увидев перед собой молодого парня, он повел себя, мягко говоря, пренебрежительно, даже грубо. Я вернулся и рассказал об этом М.В., тогда — президенту АН СССР. Нахмурившись, он снял трубку «вертушки» и сказал «Грозному», что изложенное в разговоре с ним мнение принадлежит и ему тоже: «Если вы не согласны, я позвоню Устинову». И мне пришлось вновь ехать к Сербину, но на этот раз меня встретил совершенно другой человек.
А был и такой эпизод. В силу личных причин несколько раз я приезжал в институт позже обычного, а М.В. меня как раз вызывал. Понятно, что при очередной встрече я ожидал выволочки. Но он лишь сказал, что завтра утром едет к В.Челомею и хотел бы, чтобы я поехал с ним. И после паузы: «Но ехать надо в 9 утра, вам удобно?» В его словах слышалась ирония, и я подумал: лучше бы он сделал мне замечание.
— Вы наблюдали Келдыша не только в служебной обстановке. Каким он вам запомнился?
— Да, М.В. нередко приглашал меня домой, обычно по вечерам, чтобы до обсудить то, что не получилось днем. В институте, академии он был человеком внешне суровым, сдержанным, а дома — мягким, доброжелательным и очень простым. Любил и хорошо знал музыкальную классику, живопись. Среди любимых композиторов — Григ, Рахманинов, Бетховен. У него было много буклетов из серии «Выдающиеся живописцы».
— Простите, а М.В. когда-нибудь ошибался?
— Как-то мы обсуждали очень сложный вопрос, и я позволил себе не согласиться с мнением президента АН. А месяца через три стало ясно: принимать нужно было мое предложение. И мне, признаюсь, не хватило такта. Я сказал М.В., мол, видите, я же говорил. Его ответ был неожиданным, ироничным, поставившим меня в тупик. «А это, — сказал Келдыш, — ваша вина, вы не сумели меня переубедить». А однажды, когда я позволил себе с ним не согласиться, довольно раздраженно заметил: «Вечно вы такой упрямый!» На что я ответил не лучшим образом: «Хорошо, мол, если вы так хотите, буду во всем с вами соглашаться». И, изменившись в лице, непривычно резко он сказал: «А мне соглашатели не нужны!» Как это не запомнить… Мстислав Всеволодович был невероятно трудоспособным и ответственным человеком. И на посту президента АН СССР при исключительной занятости пытался продолжать собственные исследования. После болезни и тяжелой операции врачи предписали ему два-три месяца реабилитации. Но уже через две недели он появился в академии, сначала на час-два, а потом на весь день. Сотрудники переживали и даже возмущались: «Что он делает?!» Врачи строго-настрого велели М.В. идти в отпуск. И это притом что он практически не отдыхал. М.В. вызвал к себе управляющего по кадрам и спросил, полагается ли ему отпуск? Тот с готовностью ответил: «У вас 572 дня, можете брать все». И в ответ услышал: «Вы что, уволить меня хотите?!» На том разговор и закончился. Деятельность М.В. на посту президента академии, его роль руководителя космических исследований в стране поистине неоценимы. Это ярчайший пример преданности науке, беззаветного служения Отечеству. Не случайно период его президентства академик Юрий Осипов назвал «эпохой Келдыша».
17 лет, что я работал с М.В., самые счастливые в моей жизни. Келдыш не был моим университетским наставником, он значил для меня несравненно больше как учитель жизни. Преемник М.В. на президентском посту А.Александров сказал так: «Учитель не тот, кто читал вам лекции, а тот, кто сумел передать собственное мировоззрение».
Юрий Дризе
Нет комментариев