Софья Ковалевская
В жизни Софьи Ковалевской главными были две вещи, побуждавшие ее к постоянному движению вперед и приносившие как радость, так и мучительное понимание невозможности достичь идеала, к которому она стремилась. Речь о математике и любви, тесно связанных друг с другом в судьбе нашей героини.
Софья Ковалевская биография
Записи на стене
История первого знакомства одиннадцатилетней Сони с наукой широко известна. После выхода в отставку ее отца, генерал-лейтенанта Василия Корвин-Круковского, семья собралась переселиться из Калуги в имение, купленное в Полибине Псковской губернии. Дом отделали, но на детскую обоев не хватило. Вместо них решили употребить старые газеты, лежавшие на чердаке. Вместе с газетами на оклейку стен пошли и литографированные записи лекций академика Михаила Остроградского по дифференциальному и интегральному исчислению. Лекции эти, будучи молодым офицером, слушал Сонин отец. И происходило это задолго до рождения 15 января 1850 года его второй дочери Софьи.
Соня хоть и росла в большой семье, не раз писала впоследствии о своем «одиноком детстве». Родители, как нередко бывало в дворянских семьях, жили по большей части своей жизнью. Подруг у девочки не было. Но в одиночестве она много размышляла и наблюдала. Вот и теперь часами рассматривала настенные «иероглифы». Некоторые показались ей знакомыми: о них она слышала от дядюшки, приезжавшего к ним и много рассказывавшего племяннице о науке, особенно о математике.
Вскоре домашний учитель, Иосиф Малевич, еще больше разжег в ней интерес к математике. Алгебра настолько захватила девочку, что вытеснила из ее мыслей все остальные предметы. Корвин-Круковский, хотя и был человеком образованным, сделавшим военную карьеру, тем не менее придерживался старинного воспитания и видеть дочь «академиком в чепце» не желал, а потому велел прекратить эти занятия. Тогда Соня тайком выпросила у учителя книгу с курсом алгебры и, когда весь дом засыпал, при свете лампады или ночника штудировала ее самостоятельно.
А потом сосед по имению, профессор Тыртов, подарил ей свой учебник элементарной физики. Начав читать и наткнувшись на некие синусы, косинусы и тангенсы, Соня сама разобралась в новой теме. Когда же девочка объяснила Тыртову, как дошла до понимания тригонометрических формул, тот объявил Корвин-Круковскому, что Соню надо серьезно учить. И даже сравнил ее с Паскалем. Только после такой аттестации от уважаемого им человека генерал пригласил к дочери учителя математика Александра Страннолюбского. С ним Соня за одну зиму прошла аналитическую геометрию и дифференциальные и интегральные исчисления. Но, легко осваивая практическую часть любимой науки, Ковалевская позднее признавалась: «…меня более занимали разные отвлеченные рассуждения, например, о бесконечности. Да и вообще, в течение всей моей жизни математика привлекала меня больше философской своей стороной и всегда представлялась мне наукой, открывающей совершенно новые горизонты».
Фиктивный брак
«Папа, прости меня, я у Владимира. Прошу тебя не противиться больше моему браку с ним». Такую записку от своей дочери Сони однажды прочел генерал Корвин-Круковский. Их дом в тот момент был полон гостей, съехавшихся на званый обед.
Пока Василий Васильевич читал послание, дочь сидела у своего жениха. Ничего, напоминавшего любовное свидание, не происходило, и все равно это была неслыханная дерзость - девушка одна в доме у молодого человека! Но робкая, кроткая Соня в нужный момент становилась смелой и непреклонной. Вот и сейчас пошла на отчаянный шаг ради будущего: своего собственного и старшей сестры.
В 60-70-е годы XIX века все больше девушек из интеллигентных семей стремились получить высшее образование. Однако женщин в тогдашней России в университет не принимали. Те из них, кто особенно стремился к знаниям, старались уехать за границу, где возможности учиться было больше. Однако на такую поездку требовалось получить согласие отца или мужа. Отец Софьи на просьбу старшей дочери Анны отпустить ее на учебу в Европу ответил отказом. Не было сомнений, что, обратись к нему с такой просьбой Соня, ее ждал бы аналогичный ответ. Оставался один, проторенный другими, путь: фиктивно выйти замуж.
Выбор пал на Владимира Ковалевского – подававшего надежды студента, собирающегося продолжать свои научные занятия за границей. Анна прямо спросила Владимира, не согласится ли он помочь. Ковалевский был согласен, но только при условии, что женится он на Соне. Молодой человек официально сделал предложение. Но Соне исполнилось только семнадцать лет, да и старшая сестра еще не вышла замуж. Отец ответил отказом. Вот тогда Соня и решилась на свою эскападу. И одержала победу! Василию Васильевичу ничего не оставалось, как позвать непокорную дочь вместе с ее избранником и прилюдно объявить перед гостями об их предстоящем бракосочетании.
Свадьбу сыграли осенью 1868 года, а следующей весной молодые уехали в Германию, в Гейдельбергский университет. Владимир изучал геологию, Софья – математику. Муж, как вспоминала подруга Ковалевской, «любил ее совершенно идеальной любовью, без малейшей примеси чувственности. Она, по-видимому, с такою же нежностью относилась к нему».
Когда в Гейдельберге появилась Анна с подругой, Владимир уступил им свою комнату, а сам съехал на другую квартиру. Софья ходила к нему в гости. Он заботился о ней, даже помогал покупать материю на платья и выбирать фасон. Скромный и трудолюбивый, Владимир, по словам Софьи, нуждался лишь в книге и стакане чая. «Он любил меня только тогда, когда я находилась возле него. Но он всегда умел отлично обходиться и без меня», – вспоминала потом Ковалевская. Пройдя трудную школу сердечных переживаний, Софья позднее говорила подруге: «Никто меня никогда не любил искренно». А она хотела, чтобы ее любили! Это страстное желание было так сильно, что, по выражению одной из подруг, Софья под его влиянием «теряла обычную ей проницательность и ясность суждений».
Алгебра любви
Слух о талантливой русской студентке быстро облетел Гейдельберг, и юная госпожа Ковалевская стала в городе местной знаменитостью. Сама она стеснялась своей славы, в университет входила, опустив глаза, с другими студентами разговаривала только об учебе. Но когда дело касалось математики, не могла сдержать своей энергии: заметив в написанной на доске задаче ошибку, она, немого поколебавшись, преодолела смущение и, подойдя к доске, устранила недоразумение. Отучившись в Гейдельберге два семестра, Софья отправилась в Берлин.
…К знаменитому математику, профессору Берлинского университета Карлу Вейерштрассу стремительно вошла незнакомка. Представилась. Невысокого роста, дурно одетая, шляпа закрывала пол-лица… «Какая-то тетушка», – подумал профессор. Дама заявила, что знает: в их университет женщин не принимают, но она хочет учиться у господина профессора. Тот, чтобы отделаться от странной гостьи, дал ей несколько трудных заданий. Женщина поблагодарила, быстро вышла, и профессор забыл о ней.
Спустя неделю она вернулась и протянула листки с выполненной работой. Все решения были настолько точно обоснованы, что профессор не мог сдержать восторга. «Тетушка» обрадовалась, сняла шляпу – и оказалась симпатичной девушкой, разрумянившейся, с живыми и умными глазами под упавшей на лоб вьющейся челкой. То была Софья Ковалевская. Для нее, умной и талантливой, сделали исключение и позволили слушать лекции.
В занятия математикой она погружалась все глубже. Часами сидела за письменным столом, нигде не бывала, кроме как в университете и в доме Вейерштрассов, где ее принимали как родную. К нарядам была равнодушна, одевалась отчасти небрежно. Жила с подругой в скверной квартире, питались они скудно. Материальное мало интересовало Софью. Но вот математика захватывала ее целиком.
«Она всегда доходила до крайности в работе, – писала впоследствии подруга и биограф Ковалевской Анна Карлотта Леффлер, – вследствие чего лишала себя возможности наслаждаться при этом не только жизнью, но и самой работой: мысль делалась ее тираном вместо того, чтобы быть ее слугой, поэтому радость творчества была совершенно не знакома ей в таких случаях».
Жизнь у нее в молодые годы шла напряженная, почти без отдыха, с редкими проблесками радости. Но Ковалевская всегда ставила себе трудные цели, а когда достигала их, грустила. Не потому ли, что хотела чего-то большего, может быть, недостижимого?
Владимир, тоже живший в Берлине, навещал Софью. При встречах с ним она оживлялась, но часто свидание «омрачалось взаимными упреками и недоразумениями». Оба были «слишком беспокойного нрава». Судя по всему, своих странных отношений с мужем Софья стеснялась и, наверное, еще и поэтому старалась нигде не бывать.
«Когда ей случалось впоследствии говорить о своей молодости, – отмечала подруга Анна Карлотта Леффлер, – она упоминала о ней с горьким чувством недовольства, как бы считая, что молодость для нее промелькнула совершенно даром».
В 1874 году Ковалевская представила в Геттингенский университет, где женщин допускали до участия в научных занятиях, три работы на соискание ученой степени вместо требуемой одной: «О дифференциальных уравнениях с частными производными», «О приведении некоторого класса Абелевых функций к функциям эллиптическим» и «О форме колец Сатурна». Университет присудил ей звание доктора философии. А первая из названных работ была опубликована в главном научном издании Германии – «Журнале Крелля для чистой и прикладной математики». Перед Ковалевской открывались широкие возможности для работы. Но она вдруг поняла, что смертельно устала.
Счастье и нефть
На родину Софья возвращалась вместе с Владимиром. Поселились в имении Корвин-Круковских. Вскоре умер отец, к которому Софья чувствовала больше близости, нежели к матери. Оставаться в доме, где все напоминало о родном человеке, она не могла и уехала с мужем в Петербург.
Жизнь Ковалевской в столице оказалась разительно не похожа на ту, что она вела в Германии: праздники, гости, театры, публичные лекции, катания на санях шли нескончаемой чередой. Софья словно наверстывала то, что прошло мимо в предыдущие годы. Круг, в котором она вращалась, состоял из людей, ценивших литературу, и Ковалевская, с ее даром слова, стала писать статьи в газету и сочинять роман для себя.
Математикой она занималась теперь значительно реже, тем не менее достигая в ней ярких успехов. Так в 1875 году она сформулировала теорему, утверждающую существование единственного аналитического решения одной из основных задач теории дифференциальных уравнений – задачи Коши – и получившую название теорема Коши-Ковалевской. А в 1881 году Софья Васильевна была избрана приват-доцентом Московского математического общества.
К тому времени супруги переехали в Москву: Владимир стал доцентом геологии и палеонтологии Московского университета. Он принадлежал к тому редкому типу людей, что и сама Софья, которую называли «интеллектуальным аристократом». Возможно, поэтому Владимир неплохо понимал характер жены. Брак их давно превратился из фиктивного в самый что ни на есть реальный. Еще больше скрепила союз родившаяся в 1878 году дочь, которой дали имя матери – Софья, а в семье называли Фуфой.
Детство и отрочество, прожитые Ковалевской в раздумьях, чувствах, мечтах, юность, прошедшая в научном поиске и интеллектуальном труде, сменились жизнью земной. Пришло время простых радостей. И совершенно новых занятий. Ковалевские, обнаружив в себе коммерческую жилку, занялись предпринимательством и стали строить в Петербурге дома и бани, приняли активное участие в издании газеты. Владимир задумал разрабатывать нефтяные месторождения. Вскоре рядом с ним появился некий компаньон, подталкивавший его к довольно рискованным коммерческим действиям.
Софья, почувствовав опасность подобной коммерции, стала настоятельно просить мужа вернуться в науку. Он же вместо этого начал попросту скрывать от нее свои деловые занятия. А компаньон, желая вбить клин между супругами и оградить Владимира от влияния жены, принялся внушать Софье, что муж ведет тайную жизнь на стороне.
Следить за мужем или пускаться в выяснение отношений Ковалевской претило. Но и жить в разладе было невмоготу. В 1882 году, оставив дочь на попечение подруги детства, она вновь уехала за границу – к единственному, что было неизменно в ее жизни, к математике.
Глубокая морщина
Ковалевскую никогда не интересовало, что подумают о ней посторонние люди. Каждый вечер хозяйка парижской квартиры, в которой поселилась Софья Васильевна, могла наблюдать одну и ту же сцену: из комнаты ее постоялицы выходил молодой человек и, перелезая через высокую ограду сада, удалялся. Со своим гостем-поляком, революционером, математиком и поэтом, Ковалевская вела долгие разговоры, они вместе сочиняли стихи и роман. В короткие часы разлуки писали друг другу письма. Однако соединить свои жизни не стремились: друг Софьи придерживался мнения, что жениться ему следует на девушке, для которой вся брачная история случится впервые. Софья же оставалась женой другого, и было очевидно, что в глубине души она все еще предана Владимиру. Они переписывались и в каждом письме вели речь о встрече. Но состояться этой новой встрече супругов было не суждено: из России пришло известие о самоубийстве Владимира.
По иску кредиторов непрактичный Ковалевского обвинили в растрате большой суммы денег. Пришлось отдать в возмещение растраты семейные средства. Кроме того, был начат судебный процесс против Общества русских фабрик минеральных масел, директором которого Ковалевский был прежде. Не вынеся всей этой цепи событий, он решился на отчаянный шаг.
Софья упрекала себя в том, что не была рядом с Владимиром в его трудную минуту. «Она вдруг состарилась на несколько лет, – писала подруга, – а между бровями показалась глубокая морщина, которая не исчезала у нее до самой смерти».
И вновь на помощь Софье Васильевне в тяжелое для нее время пришла математика...
Вращение вокруг неподвижной точки
К тому времени знакомство с Ковалевской считали за честь многие математики Европы. Среди них был и швед Магнус Миттаг-Леффлер, так же, как и Софья, бывший учеником Вейерштрасса. Еще в середине 1870-х годов, будучи в Петербурге, он услышал об успехах Ковалевской и теперь решил пригласить ее в недавно созданный Стокгольмский университет читать лекции по математике. Университет в шведской столице отличался свободой и открытостью всему новому. И вот теперь, по замыслу Миттаг-Леффлера, именно здесь должна была появиться первая в мире кафедра математики с профессором-женщиной.
Ковалевская засобиралась в Швецию. В 1883-м она прибыла в Стокгольм и приступила к преподаванию. Лекции поначалу читала на немецком, который наряду с французским знала как родной, а уже через год перешла на шведский, хорошо выучив его за короткий период. Первое время Ковалевская числилась доцентом, но не прошло и года, как ее назначили ординарным профессором и положили хорошее жалование.
Она жила в Стокгольме, время от времени уезжая в другие европейские страны и в Россию. Приобрела в Швеции хороших друзей, прежде всего – близкую подругу, сестру математика и университетского ректора Анну Карлотту Леффлер.
Одним из общих увлечений подруг было литературное творчество. В романе «Борьба за счастье» главная героиня, в чьем характере Ковалевская отобразила себя, говорит: «…одного только я и желала всю жизнь – быть первой для другого человека». И еще: «Дай мне хоть раз показать тебе, какою я могу быть, если меня искренне любят…». И судьба еще раз дала ей такой шанс.
В 1888 году Софья познакомилась со своим однофамильцем – русским историком, социологом и общественным деятелем Максимом Ковалевским. Он также жил в то время за границей, читал в Швеции лекции для студентов, которые стала посещать и Софья васильевна. «…Настоящий русский с головы до ног», – писала она о новом знакомом. Вскоре они влюбились друг в друга. Ковалевский сделал Софье предложение. Но она считала, что его привлекают только ее ум и талант. А ей хотелось, чтобы главным магнитом в их отношениях стала любовь.
«Она мучила его и себя своими требованиями, – отмечала подруга, – устраивала ему страшные сцены ревности, они много раз совершенно расходились в сильном взаимном озлоблении, снова встречались, примирялись и вновь резко рвали все отношения».
На Рождество 1888 года Парижская академия наук вручала Ковалевской престижную премию Бордена за работу «Задача о вращении твердого тела вокруг неподвижной точки», которую автор считала самой важной из всех своих математических трудов. Поставленный там вопрос, который, как она писала, «обнимает собою теорию маятника», – один из самых интригующих в математике, на него пытались дать ответ многие выдающиеся умы. Привлеченная этой задачей еще в студенческие годы, Ковалевская теперь обнаружила новый, ставший третьим классическим, случай ее решения, причем довела его до конца. По условиям конкурса работа была представлена анонимно. И получила первую премию.
Признание научных заслуг, большая любовь – Софья «обладала в настоящую минуту всем, что считала когда-либо необходимым для полноты счастья». Но жила она при этом в каком-то мучительном раздвоении: «в ней боролись одновременно женщина и научный деятель». Боролись желание наилучшим образом написать сочинение – и всецело отдаться чувству, которое испытывала к любимому. Как писала ее подруга: «…женщина, преданная науке, трудящаяся до красноты глаз и до морщин на лбу над сочинением на премию, – что может представить она привлекательного для мужчины, чем может она возбудить его фантазию?» В Париже Ковалевская была «героиней дня», и рядом с ней находился он, специально приехавший на торжество. Но «для нее оказались отравленными как счастье любви, так и торжество честолюбия», ибо одно мешало другому.
Возлюбленный хотел, чтобы она оставила научную карьеру, оставила свою математику и стала только женой. На это Софья согласиться не могла.
«Она жила ускоренной жизнью»
К здоровью своему Софья всегда относилась почти равнодушно. Подхватив однажды в эпидемию грипп, лечилась плохо и потом продолжала кашлять. В другой раз, получив письмо, которое взволновало ее, выбежала на улицу, в ветер и дождь, полуодетой, а вернувшись, просидела до поздней ночи в мокром платье. На просьбу подруги поберечь себя ответила: «Ты увидишь, мне так не везет, что я даже серьезной болезни не в состоянии схватить! О, не бойся, смерть наверное пощадит меня, потому что именно теперь мне очень хотелось бы умереть!» Она недоумевала: «Почему меня никто не может полюбить? Я могла бы больше дать любимому человеку, чем многие другие женщины; почему же любят самых незначительных женщин, а только меня никто не любит?». Ее любили не так, как ей хотелось: она жаждала стать для другого человека всем.
В 1889 году за работу о вращении твердого тела Шведская королевская Академия наук присудила Ковалевской премию. Вскоре Петербургская академия избрала ее иностранным членом-корреспондентом на физико-математическом отделении. Ковалевская хотела получить место ординарного профессора в Санкт-Петербургском университете. Тогда она могла бы оставить Стокгольм и два месяца в году, как того требовала должность, жить в Петербурге, а остальное время – в Париже. Если нет «счастья сердца», говорила Ковалевская, то нужно жить «в подходящей духовной среде». Но такой среды у нее в то время не было, как и сердечного счастья. В начале 1891 года она возвращалась в Стокгольм из Генуи, где встречала Новый год со своим возлюбленным. Привычный путь через Берлин и Копенгаген решила изменить: в Копенгагене разразилась эпидемия оспы, а Ковалевская испытывала панический страх перед этой болезнью. Поехала в объезд, пересаживаясь с поезда на поезд в скверную погоду. В Стокгольм вернулась в плохом самочувствии, но читала лекцию. Просила лишь Миттаг-Леффлера дать ей весной отпуск, чтобы она могла отправиться в путешествие. Строила научные планы. Но развившееся воспаление легких заставило Софью лечь в постель, и 10 февраля 1891 года она скончалась. Ковалевской был сорок один год.
«Она жила ускоренной жизнью, – писала Леффлер, – пила полною чашей из источника счастья и из источника горя, насыщала свой ум из источника знаний и поднималась на все высоты, на какие может возносить фантазия…».
Ирина Кравченко
Изображение на обложке: AI-generated by A.Romantsova
