Почему люди были киборгами еще до чипов и смартфонов.
Мы думаем о теле как о чем-то данном от рождения, статичном, ограниченном кожей. Но что если наше «я» уже давно включает в себя и автомобиль, и смартфон в кармане? Что если с первым каменным рубилом наши предки сделали первый шаг к тому, чтобы навсегда стать гибридными существами - киборгами в самом широком смысле слова? В интервью «Поиску» главный научный сотрудник Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая Российской академии наук антрополог Сергей СОКОЛОВСКИЙ (на снимке) рассказал, как техника меняет не только то, что мы делаем, но и то, чем мы являемся, и почему самый острый вызов современности не искусственный интеллект, а наша неспособность за ним угнаться.
– Сергей Валерьевич, ваша научная карьера охватывает уникальный спектр тем - от брачных структур у меннонитов до киберантропологии. А с чего для вас лично начался интерес к антропологии тела и технологий? Был ли какой-то момент, наблюдение или книга, которые стали поворотными?
– Я с детства любил биологию и был страстным натуралистом и коллекционером: собирал раковины, гербарии, отшлифованные спилы деревьев разных пород, даже следы животных и птиц коллекционировал, пытался зарисовать… Эта любовь и привела меня сначала в популяционную генетику человека, а затем и в антропологию. Однако моя научная биография началась с работы переводчика в научно-методическом отделе одного из институтов Сибирского отделения АМН. Переводить приходилось статьи для физиологов, психиатров, гигиенистов, генетиков и представителей еще дюжины специальностей, в мои руки попадало множество реферативных журналов. Так, в конце 1970-х годов я случайно познакомился со знаменитым теоретиком медиа Маршаллом Маклюэном, известным своей концепцией связи полушарий мозга с особенностями коммуникации и эволюции медиа как экстенсий (расширений) когнитивных умений человека. Мы стали переписываться, и Маклюэн прислал мне множество своих публикаций. Его работы, как и публикации антрополога Эдварда Холла, которые я прочитал позже, позволили мне задуматься о проблемах границ тела, которые напрямую связаны с нашими отношениями с техникой.
– И что же, наша кожа - разве это не граница?
– Для нашего сознания и опыта граница тела - вещь ситуативная и постоянно меняющаяся. Феноменология (философия, описывающая опыт от первого лица) давно это изучает. Наши телесные границы расширяются и сужаются в зависимости от эмоций, состояния, а главное - от наших навыков и освоенных инструментов. Американский архитектор и инженер Ричард Бакминстер Фуллер говорил, что современный американец весит около 2,5 тонн, потому что его автомобиль давно стал неотъемлемой частью его «схемы тела». Водитель чувствует габариты машины так же, как пешеход чувствует ширину своих плеч.
– «Схема тела» - это центральное для вас понятие?
– Это «карта» тела, которая есть у каждого. И, что принципиально, в нее входят не только руки - ноги, но и хорошо освоенные инструменты. Классический пример французского феноменолога Мориса Мерло-Понти - трость у слепого человека. Для него она не внешний предмет, а непосредственное продолжение восприятия. Он ощущает мир через ее кончик, использует ее для эхолокации, стуча по асфальту. Если ее отнять, он теряет часть своего воспринимающего «я».
– То есть привычка пользоваться внешним объектом, по сути, встраивается в нашу биологию, и этот объект начинает нами восприниматься как часть собственного тела?
– Верно! Возьмите любой доведенный до автоматизма навык - вождение, игра на скрипке, даже ходьба по лестнице. Когда вы учитесь, вы сосредоточены на каждом движении, оно когнитивно нагружено. А когда научились, тело уже само «знает». Инструмент исчезает из фокуса внимания. Плотник, забивающий гвоздь, не смотрит на молоток. Его рука и молоток стали единой системой. Этот навык уже не покинет его до смерти. Наше тело морфологически меняется под действием практик. Например, одно из исследований показало, что у лондонских таксистов, запоминающих тысячи улиц, увеличен гиппокамп. Мозг пластичен, он физически перестраивается под задачи. Так что да, технология через навык меняет не только то, что мы делаем, но и то, чем мы являемся в буквальном (анатомическом) смысле.
– Получается, что люди из разных стран живут в разных «телесных мирах» просто потому, что их окружает разная материальная культура?
– Именно так! Я много спорил на эту тему с моим коллегой этнологом Сергеем Александровичем Арутюновым. Он придерживался позиции, согласно которой этносы - это своего рода изначально данные, естественным образом обособленные организмы. Для него это было неоспоримым доказательством их существования. Я же, напротив, считаю, что наблюдаемые различия между людьми объясняются не изначальной биологической разнородностью, а различиями в культурной среде и, что особенно важно, в техносреде, которая формирует наши повседневные практики и мировоззрение.
В этом смысле пол, мебель, столы, посуда - вся материальная культура - формируют телесные техники. Я сам это остро почувствовал в первых зарубежных поездках. Первые дни - это квест на выживание: как включить душ, как открыть окно, как воспользоваться плитой или розеткой. Эти простейшие действия, которые дома выполняешь автоматически, не осознавая их, здесь вызывают фрустрацию. А когда вы их освоите, они снова растворятся в фоне. Мы вписаны в среду, как ключ в замок. Выдерни нас из нее - и мы окажемся беспомощными.
– Есть ли у вас полевой случай, который это иллюстрирует?
– Однажды на Алтае в начале 1980-х годов пропала группа туристов. Две недели их искали, нашли - на грани истощения. Местные алтайцы смеялись: «Мы в тайгу ходим, чтобы прокормиться, а они чтобы умереть». Дело было не в смелости, а во вписанности. Горожане с их схемой тела, включающей супермаркет и водопровод, оказались в среде, к которой их тело и навыки не были адаптированы. Они не знали, чем можно питаться, как найти воду. Их «киборг-конфигурация» была рассчитана на другую инфраструктуру. А местные, чья телесность включала знание тайги, чувствовали себя там как дома.
– Не означает ли это, что технологический прогресс делает нас больше «головами», интеллектуальными существами в ущерб телесности?
– Вовсе нет. Это упрощение. Происходит не умаление тела, а его глубокая трансформация. Тут двусторонний процесс. С одной стороны, как мы уже говорили, среда через навыки встраивается в нашу телесность, меняя даже ее нейробиологическую основу. Освоение сложного навыка, будь то игра на скрипке или программирование, меняет структуру нейронных связей в мозге. Тело спортсмена морфологически отличается от тела программиста, и это следствие разных повторяющихся практик.
С другой стороны, мы физически встраиваем элементы техники в свое тело: от очков до кардиостимуляторов или теперь даже чипов. Зигмунд Фрейд метко назвал человека «богом на протезах», имея в виду, что мы с рождения дополняем себя: одежда и жилище - это протезы терморегуляции, письменность - протез памяти. Сегодня этот процесс достигает новых рубежей.
Но есть и третий, не менее важный, механизм - делегирование функций. Мы передаем часть наших умений внешним артефактам. Французский социолог Брюно Латур приводит пример «лежачего полицейского». Мы делегируем этому устройству функцию контроля скорости, которая раньше выполнялась полицейским. Доводчик двери выполняет функцию швейцара. Смартфон становится носителем нашей памяти, календарем, навигатором. Таким образом, наша когнитивная и телесная деятельность оказывается распределенной в гибридной сети, состоящей из людей и артефактов. Мы меняем технику, а техника меняет нас - это и есть форма совместной эволюции.
– В этой совместной эволюции кто задает темп сегодня? Не отстаем ли мы (люди)?
– Сегодня, кажется, техника задает темп, и мы действительно начинаем не успевать. Цикл обновления гаджетов, программ, интерфейсов короче цикла нашего привыкания к ним и освоения. Мы постоянно находимся в состоянии «начинающего пользователя», что создает когнитивную нагрузку и чувство неуверенности. Возьмите тот же смартфон: большинство его обладателей использует лишь малую часть его возможностей. Мы не успеваем «инкорпорировать» новые инструменты, сделать их полностью своими, как уже появляются следующие.
– Кажется, самый яркий пример такого опережающего развития - искусственный интеллект. Как вы оцениваете его влияние с точки зрения антрополога?
– С одной стороны, ИИ предлагает беспрецедентные возможности по обработке информации, моделированию, освобождению от рутины. Я как исследователь могу за минуты получить через нейросеть подборку последних публикаций по узкой теме, что раньше требовало месяцы работы. Это расширяет мои интеллектуальные возможности.
С другой стороны, есть документально подтвержденные риски. Исследования показывают, что некритическое, пассивное использование ИИ при обучении (например, для написания работ) ведет к атрофии собственных когнитивных навыков - способности к анализу, синтезу, аргументации. Поэтому ключевая проблема - это проблема этичного и грамотного использования технологии. Система образования должна не запрещать ИИ - это бессмысленно - а учить работать с ним.
Есть и более глубокие проблемы. Самообучающиеся модели могут воспроизводить и усиливать расовые, гендерные, идеологические предвзятости данных, на которых они обучались. Известны случаи «галлюцинаций» ИИ, когда он, стремясь удовлетворить пользователя, выдает правдоподобно выглядящие, но полностью вымышленные факты, цитаты или ссылки. Кроме того, его непредсказуемость пугает: известна история, когда ИИ, используемый для управления финансами, незаметно создал схему откладывания микросумм «на черный день». Эти вызовы требуют не технологических, а в первую очередь гуманитарных и этических решений.
– Как эти вызовы меняют вашу собственную дисциплину антропологию, в частности, антропологию сознания?
– Антропология сознания, на мой взгляд, меняется недостаточно быстро, оставаясь в плену старых представлений. А революция в понимании сознания уже произошла, прежде всего в философии сознания и нейрокогнитивных науках. С конца 1990-х годов после статьи Дэвида Чалмерса и Энди Кларка о «расширенном разуме» набирает силу парадигма, согласно которой сознание и разум не заключены в черепной коробке. Они экологически распределены. Если блокнот для пациента с болезнью Альцгеймера или библиотека для ученого функционально являются их внешней памятью, без которой их когнитивная деятельность невозможна, то эти объекты функционируют как неотъемлемые часть и их когнитивной системы. Еще раньше Грегори Бейтсон говорил, что разум - это не что-то внутри черепа, а контур, включающий в себя и мозг, и тело, и окружающую среду.
Источник: photogenica.ru
С этой точки зрения тезис о том, что человек изначально киборг, перестает быть метафорой. Наш вид Homo sapiens сформировался в неразрывной связи с орудиями, затем с языком (который тоже можно считать протезом мышления и коммуникации), с символическими системами. Мы не были «чистыми» биологическими существами, которых потом дополнили техникой. Мы эволюционировали вместе с ней. Поэтому изучение человека невозможно без изучения тех артефактов, которые составляют неотъемлемую часть его сущности.
– Если мы изначально существа, соединенные с инструментами, то когда же мы станем настоящими киборгами - такими, как в фантастических фильмах, например?
– Повторю, мы всегда ими были! С момента, когда первый гоминид взял в руку камень, чтобы расколоть орех, началась история человечества как киборгов. Наша эволюция - это история делегирования функций внешним артефактам. Сегодня это просто стало более очевидным. Язык, письменность, одежда, жилище - все это протезы, расширяющие «животные» возможности предков человека.
– Какой из ваших исследовательских выводов кажется вам самым парадоксальным для обыденного восприятия?
– Пожалуй, парадоксальность заключается в том, насколько мы не осознаем собственной гибридной природы. Мы считаем свое тело данным от рождения и неизменным, а свои навыки - чем-то вторичным. Но на самом деле, наше «я», наше самоощущение постоянно создаются из взаимодействия уже трансформированной в ходе техногенеза «нейроанатомии», культурно обусловленных практик и материальных артефактов.
– В чем вы видите главный культурный и антропологический вызов ближайшего будущего?
– Если говорить глобально, то вызов - в нарастающем разрыве между скоростью технологических изменений и скоростью нашей адаптации к ним. Мы рискуем создать мир, в котором будем чувствовать себя перманентно отстающими.
С другой стороны, для самой антропологии я вижу вызов и возможность в развитии новых направлений. Во-первых, это детальное изучение навыков и привычек не как второстепенного фона, а как ключевого механизма интеграции человека и мира. Во-вторых, это антропология аффекта, в частности, аффективных атмосфер - малоизученная, но чрезвычайно важная область.
– А что такое аффективные атмосферы?
– Концепцию аффективной атмосферы разработал немецкий феноменолог Герман Шмиц. Это не метафора, а конкретное переживание: гнетущая атмосфера больничной палаты, умиротворяющая атмосфера храма, тревожная атмосфера опустевшей улицы. Эти атмосферы не принадлежат ни субъекту, ни объекту, они «разлиты» в пространстве и захватывают нас на дорефлексивном уровне, напрямую влияя на телесное состояние и поведение. Шмиц описывал разные типы таких пространств: например, «пространство чувств», где тело резонирует с наплывающим извне и подчиняющим его чувством, или «даль» - безграничное, пространство, лишенное привычных трех измерений и четких ориентиров, как вид туманного моря.
Для антрополога важно научиться «считывать» эти атмосферы в полевой работе, ведь они определяют ход наблюдения, влияют на информантов и на самого исследователя.
– Над какими проектами вы работаете сейчас?
– Я хотел бы способствовать развитию в нашей антропологии трех взаимосвязанных направлений. Первое - это углубленное исследование привычек и навыков как основы человеческого бытия в этом мире. Второе - разработка методологии изучения аффективных атмосфер, внедрение этого подхода в полевые исследования. И третье - развитие антропологии сознания в русле парадигмы расширенного и распределенного разума, с фокусом на симбиоз с техникой. Это большая программа, требующая пересмотра многих классических подходов, но именно в этом, на мой взгляд, заключается актуальность антропологии сегодня, в способности осмыслить стремительно меняющуюся гибридную природу человека.
Беседовала Татьяна ЧЕРНОВА
Обложка: фото автора
