«Когда говорят пушки, музы молчат» – это крылатое выражение, восходящее к цитате из речи Цицерона, не раз было опровергнуто во время Великой Отечественной войны. Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина – еще один пример такого опровержения. О том, как храм искусств пережил четыре военных года, рассказывает недавно открывшаяся в ГМИИ выставка и наша статья.
Враг наступает
С началом войны жизнь в ГМИИ им. А. С. Пушкина резко изменилась. Уже 24 июня 1941 года начали перемещать экспонаты подальше от мест, опасных в случае бомбежек, убрали из-под стеклянных потолков витрины и привезли небольшие мешки с песком, чтобы закрывать памятники искусства. На следующий день все шедевры изъяли из постоянной экспозиции. 2 июля принялись переносить предметы в подвал, а оставшиеся в залах слепки со скульптур – передвигать из-под стеклянных перекрытий поближе к стенам.
Вскоре необходимость в защите экспонатов подтвердилась. 22 июля произошел первый массированный авианалет на столицу, на другой день последовали еще две бомбежки – во время всех трех здание музея пострадало.
Сотрудников не хватало: кто-то ушел на фронт, кто-то уехал в эвакуацию, а согласно пришедшему еще 6 июля директивному письму Комитета по делам искусств, штат сократили на 70%. Некоторым научным сотрудникам и экскурсоводам пришлось перейти на другие должности: кассира в бухгалтерии, пожарного, сторожа, буфетчицы.
Небольшому коллективу, состоявшему в основном из женщин, предстояла огромная работа. Задача стояла не только сохранить подлинники. Музей, к началу войны владевший произведениями всех видов изобразительного искусства, изначально создавался Иваном Владимировичем Цветаевым как собрание слепков с известной античной и западноевропейской скульптуры. Теперь, когда Европа была охвачена войной, гипсовые копии высокого качества, находившиеся в собрании музея, обретали особую ценность: в случае гибели оригинала они могли остаться последним шансом на воспроизведения утраченных шедевров, пусть и в копии.
Сборы в дорогу
27 июня вышло Постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества», а 4 июля Комитет по делам искусств при Совете народных комиссаров СССР издал приказ об эвакуации музейных экспонатов. Сотрудники музея принялись готовить все, что можно было вывезти в безопасное место, к долгой дороге и хранению в неизвестных условиях.
Все вывозимые предметы нужно было надежно упаковать. Упаковочных материалов – папиросной бумаги, стружки – не хватало, и приходилось что-то придумывать. В ход шли самые разные подручные материалы. Например, внутрь античных керамических ваз набивали рваную бумагу, после чего саму вазу заворачивали в слой плотной бумаги, подушечками из мятой бумаги дополнительно обкладывали выпуклости и вкладывали такие же подушечки в наружные углубления. Потом оборачивали все негигроскопической ватой, опять упаковывали в бумагу и перевязывали веревкой. Затем укутанные « в сто шуб» сосуды помещали в гнездо из мелкой древесной стружки, насыпанной в деревянные ящики. Удивительно, но в некоторых экспонатах, которые ввиду их хрупкости очень редко трогают, частицы упаковки военных лет сохранились на десятилетия. Недавно одна из хранительниц музея, узнав подробности тех тяжелых дней, призналась, что долго не могла понять, откуда в античных вазах время от времени попадаются стружка и вата…
Едва ли не труднее всего было собирать в дорогу памятники Древнего Востока. В уникальную коллекцию музея входили рельефы, мелкая пластика, знаменитые фаюмские портреты и еще множество разнородных изделий из камня, дерева, кости, глины, ткани… И каждый предмет требовал особенного подхода. Древнеегипетские папирусы, к примеру, обкладывали с двух сторон стеклами, окантовывали бумагой и заворачивали в клеенку.
Всего за десять дней, с 4 по 15 июля, работа, которой руководили реставратор Михаил Александровский и художник и реставратор Павел Корин, была завершена. Ящики со 102 тысячами произведений искусства 15 июля отправили с Казанского вокзала в литерном поезде.
Путешествие на Восток
В дальние края сокровища «Пушкинского» в сопровождении всего двух сотрудников ехали вместе с экспонатами из других московских музеев. Куда точно держали путь, музейные работники не знали: секретность. Прибыли в итоге в Новосибирск и разместились в недавно построенном Театре оперы и балета. Ящики составили в просторных театральных фойе. Здесь же нашли пристанище и экспонаты из Третьяковской галереи, Музея нового западного искусства, Музея Востока. В в театральных гримерных поселились сопровождающие, радуясь, что экспонаты останутся под их неусыпным присмотром. Установили круглосуточное дежурство. Однажды, неся «вахту», Михаил Александровский увидел на полу возле одного из ящиков лужу, а когда покачал ящик, услышал внутри плеск. Видимо, во время ливня, заставшего груз на новосибирском вокзале, в ящик просочилась вода. Однако самостоятельно вскрывать упаковку экспонатов музейным сотрудникам запретили, пришлось получать разрешение из Москвы. Как оказалось, внутри ящика находились картины, в том числе известный натюрморт французского художника XVIII века Жана-Батиста Симеона Шардена «Атрибуты искусства». К счастью, живопись не пострадала.
А тем временем оставшиеся в Москве, в музее, памятники по-прежнему находились под угрозой. Так, в ночь с 6 на 7 августа на территорию музея попали и были потушены 150 зажигательных бомб. К вывозу стали готовить вторую очередь экспонатов: 1408 единиц хранения из отделов Древнего Востока, античности, нумизматики, живописи и графики, а также четыре уникальных предмета мебели в разобранном виде все так же упаковали в ящики. 16 августа их отправили баржей по Волге – водный путь был безопаснее, поскольку железные дороги бомбили – и через тогдашний город Горький (ныне Нижний Новгород), двигаясь затем вверх по Каме, заледеневшая баржа 22 октября прибыла в Соликамск. Там ценный груз принял директор филиала Государственного Русского музея Петр Балтун. Разместил сокровища в Троицком соборе, архитектурном памятнике конца XVII века. Летний собор зимой не отапливался, а морозы стояли суровые. К счастью экспонаты благополучно перенесли нелегкие условия хранения.
В огне пожара
Даже после двух волн эвакуации в музее оставалось 267 000 единиц хранения. Большинство экспонатов находилось либо у стен, либо в подвалах, однако туда нельзя было перенести 19 больших неразборных статуй, 57 вмонтированных в стены рельефов и 8 архитектурных памятников.
Среди оставленных на своих местах был и слепок с мраморной скульптуры Микеланджело Буонарроти «Давид», находящийся в Итальянском дворике: крупный экспонат прибыл в 1912 году в музей в виде отдельных частей и был собран уже в зале. Разобрать этот и ему подобные экспонаты пригласили скульпторов-форматоров Николая Прохорова и Ивана Свирина: когда-то именно Свирин собирал гипсового «Давида». Увы, скоро стало ясно, что демонтировать эту скульптуру не получится: выпилив «окошечко» в спине статуи, обнаружили, что торс фигуры залит гипсом и представляет собой монолит. Также не подлежали разборке и перемещению еще два больших экспоната из того же зала – слепки из тонированного гипса с бронзовых конных статуй кондотьера Гаттамелаты работы Донателло и кондотьера Коллеони, выполненной Андреа Верроккьо. Поэтому «Давида» и статуи кондотьеров закрыли деревянными щитовыми конструкциями, которые сотрудники музея в шутку назвали «однокомнатными квартирами».
В июле от попадания зажигательных бомб во время авианалета в музее вспыхнул пожар. Сотрудники начали тушить его своими силами: полыхало в разных частях города, и пожарные расчеты не успевали на вызовы. Когда же пожарные прибыли, оказалось, что шланги не достают до верха музейных залов на первом этаже и до второго этажа. Ведра с водой музейщики передавали продолжали заливать огонь. Зажигательные бомбы тоже научились тушить сами. Так, например, с «зажигалкой», пробившей стеклянную крышу над Греческим двориком, справилась научный сотрудник Надежда Погребова.
В итоге почти все экспонаты удалось отстоять. Сгорело лишь декоративное панно «Афинское кладбище», написанное Александром Головиным для зала древнегреческих надгробий. Но его гибель стала единственной потерей для музея за все годы войны.
На семи ветрах
А 14 октября 1941 года, во время очередного вражеского налета, случилась новая беда. Вечером тяжелая фугасная бомба упала во двор соседнего дома. Взрывной волной в музейном здании вдавило внутрь металлические переплеты окон, сорвало железную кровлю и на три четверти разрушило стеклянные потолки: в музее было предусмотрено верхнее, естественное освещение. На месте прозрачных перекрытий теперь зияли огромные дыры, на полу грудами лежало битое стекло, кирпичи и куски штукатурки, а сверху продолжали падать осколки. Весь коллектив был брошен на ликвидацию последствий катастрофы.
Два месяца музей, лишившийся крыши, был открыт всем ветрам. Но и установленная в середине декабря временная кровля из досок и толя, то есть пропитанного специальным составом картона, не выдерживала натиска стихии. Осенью и весной залы заливало дождями, и находящийся ниже основного уровня пола Греческий дворик превращался в бассейн, из которого постоянно вычерпывали воду. Зима в тот год наступила рано и была холодной. В здании лопнули трубы отопления, отключилось электричество. Температура воздуха опускалась до -15˚. В заледеневшем музее шел снег, со второго этажа его сбрасывали на лестницу и на санках вывозили во двор.
И каждое утро на снегу или изморози, покрывавшей полы, был видна цепочка следов обутого в валенки человека: это одна из хранительниц, являвшаяся на рабочее место раньше всех, проходила по залам, осматривая «владения».
В валенках и телогрейках, которые первым делом раздобыла искусствовед и реставратор музея Вера Крылова, исполнявшая обязанности директора, сотрудники каждый день проводили хранительские осмотры импровизированных запасников, делали уборку, вели документацию. А когда наступила весна начали выносить во двор для просушки гипсовые слепки, которым влага противопоказана
По соседству с мумиями
На плечи сотрудников полуразрушенного музея обрушилась масса непривычной, физически тяжелой работы: переноска громоздких экспонатов, вывоз снега, доставка дров, которые на грузовом трамвае довозили только до площади Кропоткинских ворот. Дальше никакой транспорт не шел: вся Волхонка была перекрыта из-за начатого до войны строительства Дворца Советов на месте снесенного храма Христа Спасителя. Поэтому дрова на саночках перевозили в музей, а потом сторожили с трудом раздобытое добро. Обратились к властям города, чтобы сотрудникам разрешили весной разбить огород в музейном садике: зарплата была маленькой, а продуктовая карточка служащих скудной. Но получили отказ от главного архитектора Москвы. Участок под выращивание овощей выделили в Подмосковье, куда сотрудники и ездили копать, сажать и собирать урожай.
И все же устроили в музее уголок, в котором отступали, пусть ненадолго, дождь, снег и холод. Это были залы, где в мирное время экспонировались работы художников барбизонской школы. Теперь там стояли временные печи, рядом с которыми сотрудники грелись и отдыхали, готовили нехитрую еду, вели служебные дневники и продолжали заниматься научной работой. Сюда же, в единственное отапливаемое и сухое помещение, перенесли египетские мумии. Так и зимовали все рядом: другого выхода не было.
В трудных условиях продолжалась обычная жизнь. Отмечали дни рождения: музея и друг друга. Устраивали утренники для детей, организовали кружок иностранных языков, выдавали книги в библиотеке. На научные сессии, которые проводили в теплых «барбизонских» залах, приглашали коллег из других музеев. И даже устраивали выставки.
Уже 10 сентября 1941 года открылась выставка «Героическое прошлое русского народа», представлявшая гравюры, литографии и рисунки, воспевавшие победы русского оружия в прошедших войнах. Экспозиция была доступна больше месяца и закрылась лишь в связи с октябрьским авианалетом. Но в октябре следующего 1942 года в музее представили новую выставку «Работы ленинградских художников в дни Великой Отечественной войны», на которой показали произведения художников-блокадников, привезенные самолетом в Москву.
Луч света
В том же 1942 году в музее силами всего нескольких сотрудников провели ремонт отопительной системы и водопроводной сети, остеклили окна и подфонарники над шестью залами. А весной 1944 года начались масштабные восстановительные работы. Незадолго до того на пост директора ГМИИ назначили известного скульптора Сергея Меркурова. По его просьбе известный фотограф Николай Свищов-Паола запечатлел музей, каким н был в тот год. Полутемные интерьеры – крышу из досок и толя еще не сняли, на полу – снег… И на одной из фотографий – луч света, пробившийся в апсиду Белого зала, как символ надежды.
В мае 1944 года Комитет по делам искусств издал приказ о реэвакуации, началось возвращение экспонатов «домой». В самом музее доставались из подвалов произведения искусства. Ни одно из них не было потеряно за годы войны. Выстоявший музей, в котором вновь разместили постоянную экспозицию, встретил посетителей 3 октября 1946 года.
Ирина Кравченко
Все изображения: Пресс-служба ГМИИ им. А.С. Пушкина
