Право на ошибку. Почему не стоит бояться русского

По тому, как человек разговаривает, можно немало узнать о нем самом: о его характере, образе мышления, образованности и даже о том, кто он по профессии. При этом русский язык с его многочисленными правилами многим кажется чем-то непостижимым.
Со школьной скамьи «великий и могучий» предстает перед нами железным сводом правил, несоблюдение которых грозит страшным наказанием — ярлыком безграмотности.
Накануне Дня славянской письменности и культуры «Поиск» поговорил с научным сотрудником Института русского языка им. В.В.Виноградова РАН, председателем Филологического совета Тотального диктанта Владимиром ПАХОМОВЫМ о русском языке и о том, почему о нем важно рассказывать с любовью и к нему, и к людям — и давать человеку право на ошибку.

— Владимир Маркович, почему вы решили связать свою жизнь с русским языком?
— Русский был моим любимым предметом в школе, по нему всегда были пятерки. Особенно хорошо давались диктанты. У меня было то, что принято называть «врожденной грамотностью», хотя ее не существует — никто не рождается со знанием правил правописания. Такая способность формируется из богатого читательского опыта вкупе с хорошей зрительной памятью.
В детстве я много читал и просто знал, как пишутся слова. Тогда мне казалось, что в этом и заключается знание русского языка.
Переосмысление пришло на четвертом курсе, когда я начал заниматься проектом Грамота.ру. Тут я понял, что владеть языком и знать его правила и нормы — совершенно разные вещи. Захотелось всем рассказывать про то, насколько русский интересен и как он отличается от того, что мы видим в школьном учебнике.
— Так какой же он, русский язык?
— Русский язык, как и любой другой, — инструмент общения. Он живой и ни в какой момент не может остановиться в своем развитии. Любой школьный учебник начинается с зубодробительных цитат про то, что русский — это национальное достояние. Что если ты его не уважаешь, то ты глух к истории своей страны, культуре и народу.
Конечно, я не собираюсь с этим спорить. Все это так. Но такой подход сразу формирует какой-то страх: кажется, что перед тобой глыба знаний, которые освоить невозможно. А не освоить — значит совершить какое-то преступление.
В настоящем русском языке все не делится строго пополам: правильно и неправильно. То, что в одном поколении считается правильным, вовсе не обязательно останется таковым для последующего. Норма может стать ошибкой и наоборот. Во многих случаях возможны варианты. Школа же приучает к тому, что правильным может быть лишь один: только одно ударение, только один вариант правописания, только одно значение.
Очень хочется говорить о том, что русский язык — это не страшно и не больно. Высшая награда для меня и моих коллег, когда после наших мероприятий люди подходят и говорят: «Благодаря вам я перестал бояться русского языка».
— Как сделать русский язык не таким «страшным»?
— Люди плохо знают историю языка. Многим кажется, что происходящие сегодня процессы — это нечто невиданное. Взять хотя бы споры о заимствованиях. Таких ожесточенных дискуссий не было бы, если бы люди знали, сколько слов, кажущихся исконно русскими, на самом деле пришли из других языков.
«Изба», «хлеб», «ура» — из германских. «Лошадь», «сарафан», «собака» — из восточных. «Тетрадь», «кровать», «грамота» — из греческого.
Будь люди в курсе, что в личных формах глаголов ударение с окончания переходит на корень постепенно, начиная с XVIII века, то, возможно, никто не хватался бы за сердце, услышав слово «звОнит». «ЦенИт», «учИт», «любИт» сегодня превратились в «цЕнит», «Учит», «лЮбит».
Нам нужны интересные форматы распространения знаний.
Например, такие, как Тотальный диктант, который стал для меня любимой и лучшей частью жизни. Вроде бы люди собираются, пишут под диктовку, но все это проходит в абсолютно доброжелательной атмосфере.
О русском нужно рассказывать с любовью к языку и к людям. Такого очень мало. У нас либо панический контекст, когда «все плохо, мы теряем русский язык», либо карательный — со штрафами и запретами.
— С каждым поколением язык меняется. Можем ли мы уловить эти перемены и предположить, что произойдет с русским в будущем?
— Участки языковой системы меняются с разной скоростью. Лексика быстрее всех. Например, за последние 20-30 лет появилось колоссальное количество слов из-за развития информационных технологий и мобильной связи, распространения социальных сетей и мессенджеров. Обосновалась в языке и другая лексика, связанная с коронавирусом и событиями, начавшимися 24 февраля 2022 года.
Изменения происходят в фонетике и произношении. За последний век ушла, например, такая яркая черта старомосковского произношения, как смягчение перед мягкими согласными. Москвичи в начале XX века говорили: «на ветьвях», «сьнег», «медьведь». Сегодня такое произношение практически не встречается.
Идет усложнение системы согласных и упрощение системы гласных, которых у нас осталось очень мало. И по прогнозам лингвистов то произношение, которое мы сейчас можем услышать в рэпе, может стать литературным произношением будущего.
— В одном из выпусков подкаста «Розенталь и Гильденстерн», где вы являетесь соведущим, было замечено, что лингвистика от изучения «как правильно» пришла к рассматриванию языка с точки зрения «что происходит». Что сегодня волнует лингвистов?
— Понятие нормы и правильности речи интересует меньшинство из них. Людям, далеким от лингвистики, кажется, что языковеды только и делают, что пишут правила, но на самом деле они изучают сам язык — его фонетику, грамматику, лексику, причем язык не только литературный, но и жаргоны, профессиональные слова, диалекты, просторечия и даже нецензурную лексику, — словом, все пласты.
Сейчас появляется гораздо больше словарей, в том числе дескриптивных, то есть описывающих язык. От них мы не ожидаем ответа на вопрос: как правильно? Эти труды нацелены на то, чтобы зафиксировать и отразить тот или иной языковой пласт.
В языке как в системе нет понятия «правильного» и «неправильного» — это наши внешние оценки, которые касаются речи.
— В таком случае, можем ли мы быть уверенными в правилах?
— Конечно, можем. Они были, есть и будут, потому что нам нужно понимать друг друга. Наличие кодифицированной, то есть закрепленной в словарях и грамматиках, нормы — признак литературного языка.
На нормы языка и правила правописания нужно ориентироваться, им нужно следовать. Но важно помнить, что язык не исчерпывается правилами — повторюсь, они нам нужны лишь для того, чтобы мы могли быстрее и лучше друг друга понимать.
— Кофе — он или оно? Меняется ли норма и наше понимание того, какой она должна быть?
— Носителям языка, наверное, очень нужен какой-то маркер грамотности. Слову «кофе» не повезло в этом смысле, и оно угодило в число тех, по которым люди отличают грамотных от безграмотных.
Кофе — это и «он», и «оно» на протяжении всех столетий своего существования в русском языке. Филолог Светлана Гурьянова даже написала книгу «В начале было кофе».
Слово появилось у нас в XVII веке и использовалось в среднем роде, в XVIII-XIX веках формы среднего и мужского рода употреблялись наравне. Без стилистических различий. Например, как мы сегодня используем два ударения: «крУжится» и «кружИтся», «твОрог» и «творОг».
В начале XX века мужской род стал признаком образцового литературного употребления, а средний род остался для разговорной речи. Так они последние сто лет и сосуществуют во всех словарях.
Тема родовой принадлежности слова «кофе» искусственно раздута. У нас сотни слов испытывают колебания по роду и меняли свою принадлежность. Слово «тополь» было женского рода, а стало мужского — никто про это не знает и никого это не беспокоит. «Кофе» же волнует всех.
— Что происходит со статусом русского литературного языка? Московская норма и словарь все еще определяют то, что является той самой нормой? Или эта монополия уходит? Какое будущее у русского языка в диаспорах?
— Русский язык в разных странах различается. Если мы говорим о языке внутри России, то речь столицы и словари, изданные в Москве и Петербурге, — это определяющее и главное. Но развитие русского языка в каждой из стран, где он присутствует, происходит по-разному.
Лингвисты предполагают, что постепенно на словари, справочники, грамматики, изданные в России, в других странах будут меньше ориентироваться. Это не значит, что за границей исковерканный русский язык, просто там он развивается по-своему в силу многих факторов. Наверное, расхождений со временем будет все больше. Посмотрим, к чему это приведет.
— Повсеместное использование искусственного интеллекта как-то скажется на нашем языке?
— В одном из выпусков подкаста «Розенталь и Гильденстерн» мы беседовали с Михаилом Копотевым, специалистом по компьютерной лингвистике. По его мнению, распространение нейросетей приведет к тому, что со временем появится больше хороших текстов. То есть тексты, которые написали бы люди, плохо владеющие русским языком, теперь напишет ИИ, который владеет русским лучше.
Видимо, еще больше противопоставлены будут устная и письменная речь. Важность первой возрастет, потому что грамотность будет проверяться именно по ней, а не по письму.
— Сегодня существуют какие-то громкие споры о русском языке?
— Лингвисты ведут научные дискуссии. Существуют разные взгляды на язык, например, с точки зрения московской фонологической школы и петербургской.
Но языковеды не сидят и не спорят, с каким ударением должно произноситься слово или как оно должно писаться. Такого нет. Спорят люди, далекие от лингвистики, о каких-то вещах, которые им кажутся непонятными или «портящими» русский язык. Сейчас главные предметы споров о русском языке — это заимствования, речь молодежи и русский язык в Интернете.
— А что с феминитивами?
— Здесь очень интересно. Для одних носителей языка важно, чтобы были слова, специально называющие женщин, для других (в том числе самих женщин) — это оскорбительно. Многим не нравится, когда слово привлекает внимание к гендеру вместо того, чтобы подчеркивать должность и профессию.
Поскольку у носителей языка здесь нет единой позиции, русский язык отражает все наши метания. Тут вот какая проблема: те, кто активно выступает за феминитивы, механически берут и пристегивают суффикс «к» ко всем словам подряд. В живом языке так не работает. У нас есть много суффиксов, которые «обслуживают» эту сферу. «Певица», «актриса», «поэтесса» — тоже феминитивы, но они образованы при помощи других суффиксов.
Каким-то моделям «к» подходит идеально, каким-то хуже. Почему никого не смущает, например, «активистка», но раздражает «директорка»? Здесь просто другая модель: «директор» — «директриса». Когда-то это слово было совершенно нейтральным, даже использовалось в официальной речи, но сейчас стало разговорным.
В язык ничего нельзя впихнуть искусственно. Так же как и изъять. Возможно, кому-то кажется, что если все время говорить «авторка», то слово войдет в язык, — увы, нет. Все должно происходить естественно, и, главное, новые слова должны соответствовать языковым законам. Возможно, язык выберет какие-то другие формы, чтобы показать, что речь идет о женщине.
— Уже много лет вы занимаетесь Тотальным диктантом. Можно ли по его результатам судить, становятся ли россияне более грамотными? Какие у нас слабые места, а какие сильные?
— Уровень грамотности всех россиян Тотальный диктант не показывает. Слишком маленькая выборка. В этом году к нам присоединились 1 300 000 человек со всего мира, это очень много, но все-таки пока далеко не все носители языка пишут Тотальный диктант, поэтому по итогам акции невозможно сделать вывод о всеобщей грамотности или неграмотности.
Каждый год тексты диктанта разные. К тому же всегда готовится четыре части текста — они тоже могут различаться по уровню сложности. Невозможно проследить динамику. Тотальный диктант показывает лишь то, как в конкретном году пишущие справились с текстом.
Наша статистика демонстрирует, что отличников среди постоянных участников (тех, кто написал более 10 диктантов) в 10 раз больше. Конечно, диктант можно написать на пятерку и в первый раз, но, если человек пишет его на протяжении 10-12 лет, шанс получить «отлично» увеличивается в 10 раз.
Диктант показывает, что те правила, которые подробно отрабатываются в школе, проблем не вызывают. «Тся» и «ться» мало кто путает.
Трудности начинаются с орфографически сложными словарными словами или неизвестными многим правилами, которые остаются за рамками школьного учебника. Однако перед участниками Тотального диктанта не стоит задача попасть в авторские знаки: мы во многих случаях допускаем варианты. Не потому, что мы добрые или, как думают некоторые, «поощряем безграмотность», а потому, что в самой системе правил правописания заложена вариативность, особенно в пунктуации.
— Подводя итоги Тотального диктанта, вы обычно рассказываете о самых популярных ошибках. Что было в этом году?
— Были ожидаемые ошибки. Например, раздельное написание наречий «набок» или «вмиг». Если говорить о неожиданностях, то мы не предполагали, что такое количество участников напишет слитно «не» с причастием в контексте «уже не существующих газет».
Многие споткнулись на обороте «от пожелтевших страниц пахло как от библиотечных книг, прошедших через множество рук». Здесь перед «как» ставили запятую, хотя есть правило: оборот с «как» не обособляется, если входит в состав сказуемого или тесно связан с ним по смыслу. Вызвало трудности и вводное слово между однородными членами — это, пожалуй, стало самым сложным местом во всем диктанте. Многие выделяли вводное слово с двух сторон, когда на деле вторую запятую в таких случаях нужно опустить, чтобы показать отнесенность вводного слова ко второму однородному члену: «предельно честный, по ее собственному выражению объективный дневник». В школе этому не учат.
— Тотальный диктант как-то связан с темой ваших исследований как ученого?
— Мои научные интересы связаны с орфографией и пунктуацией, но, если честно, мне больше нравится популяризация языка, чем научная деятельность.
Меня увлекает создание научно-популярных и просветительских материалов. Например, в рамках Тотального диктанта я выпустил ряд авторских онлайн-курсов: курс по истории русской орфографии «Мыш кродеться», о реформах реализованных и нереализованных, курс по русской пунктуации «Болевые точки и двоеточия».
— Как популяризатор русского наблюдаете ли вы рост интереса людей к языку?
— Определенно да. За последние десятилетия интерес заметно вырос. Лекции, фестивали, книжные ярмарки привлекают все больше посетителей.
Русский язык действительно очень непростой — здесь нас подстерегают ошибки на каждом шагу. Кроме того, многие нормы объясняются традицией, поэтому очень сложно говорить и писать без ошибок. Почти невозможно. При этом у нас отношение к ошибкам непримиримое.
Важно помнить о том, что как только мы начинаем говорить и писать на русском языке, у нас появляется право на ошибку. Даже Пушкин писал: «Без грамматической ошибки я русской речи не люблю».
— Поделитесь своими популяризаторскими планами на будущее?
— Если говорить о Тотальном диктанте, то мы планируем издать новую книгу. У нас уже есть двухтомник «Сто текстов о русском языке», который рассказывает о языке в научно-популярном ключе. Мы хотим продолжить эту серию.
Еще поступил запрос на онлайн-курс по современной русской литературе. Многие думают, что ее не существует, но она представлена очень многими замечательными авторами. Просто о них мало кто знает.
— Кого вы могли бы порекомендовать нашим читателям?
— Отличная подборка — список авторов Тотального диктанта. У нас были как известные авторы, так и писатели, которых широкая публика знает чуть меньше.
Например, многие читали Дину Рубину, Алексея Иванова и Евгения Водолазкина. Среди чуть менее знаменитых — Василий Авченко, дальневосточный писатель, который работает в жанре публицистики, но строит свои произведения по законам художественной литературы.
Героиня этого года Анна Матвеева — писательница, известная в первую очередь благодаря книге «Перевал Дятлова». Она прекрасно пишет, я всячески ее рекомендую.
— И последний вопрос. В вашем подкасте вы выбираете слова года. Какими они были в 2023 году?
— Мы делаем обзор «слов года», следим за тем, что выбирают словари и институты. Почти все в 2023 году сошлись на том, что слово года — это «нейросеть». К такому выводу пришли, например, Грамота.ру, Государственный институт русского языка им. А.С.Пушкина и многие зарубежные коллеги.

Беседовала Татьяна ЧЕРНОВА