Хвостатые солдаты. Лабораторные крысы призваны служить науке

02.01.2020

Так уж повелось, что каждые 12 лет в декабре СМИ начинают усиленно интересоваться заведующим кафедрой физиологии человека и животных биологического факультета МГУ, заслуженным профессором МГУ, лауреатом премии Правительства РФ Андреем КАМЕНСКИМ. Объяснение простое: по восточному календарю, а он включает 12 животных, грядущий 2020-й будет годом Белой металлической крысы. А к Андрею Александровичу обращаются журналисты, скорее всего, однажды уже побывавшие в его кабинете и обратившие внимание на многочисленную коллекцию крыс и мышей. А кто-то, возможно, пролистал множество статей исследователя, в которых описываются опыты на крысах.

— Почему ученые обратились к крысам? Им что, одних мышей недостаточно?

— На мышах держится вся генетика, все методики экспериментов основаны на опытах с ними. А поведение человека — психофизиологию — изучают на крысах, они для этих целей подходят куда лучше.

— Чем крысы отличаются от мышей?

— Начну с того, что крысы не терпят мышей: мол, запах у них не тот, и он их раздражает. А лучший способ от него избавиться — побыстрее разделаться с повстречавшейся мышью: прокусить крупный сосуд, питающий ее голову кровью, и с чувством выполненного долга пойти дальше. Мыши, естественно, крыс не терпят, но ничего поделать с ними не могут — они их и здоровее, и умнее.

— Чем отличаются белые крысы от серых?

— Крысы бывают еще и черные. Это верхолазы, они предпочитают жить на чердаках, где теплее. Серые при встрече стараются убить и их, поскольку соперников не переносят. Обитают серые крысы в подвалах, туннелях — там, где много воды, она им необходима. Поймать их практически невозможно (скорее, они нас). Загнанные в угол, они могут броситься на людей, прыгнув сантиметров на 70. Если для опытов мне понадобится именно серая крыса, то надо исхитриться и поймать беременную особу, сделать ей кесарево, достать крысят — а их может быть с десяток, а то и больше — и заняться их воспитанием, изолируя друг от друга. Условие — обязательное, иначе они собьются в стаю во главе с вожаком. Человека будут воспринимать как врага и кидаться на него, чтобы как можно больнее покусать.
Другое дело — одиночки: они видят во мне хозяина, ведь я их кормлю, пою и ласкаю. Осознавая свою зависимость от меня, они считают себя преданными солдатами и готовы меня вылизывать и охранять как старшего по званию. Охранные функции у них развиты чрезвычайно. В стае они оберегают вожаков — чаще всего семейную пару. Но и одна самка, если она крупнее остальных, часто становится лидером. Однако спариваться с кем попало не станет: нюхом чувствует, кто даст ей большое и здоровое потомство. А назначение вожака — поиск еды. Он должен ее учуять и добыть. Ради этого и зубы сточить не жалко. И не только свои, но и подчиненных ему сородичей.
А белые крысы (изначально это были альбиносы) от серых ничем особо не отличаются, разве что иммунитет у них слабее. Ученых не смущает, что у серых сородичей больше мужского гормона тестостерона. Этот стимулятор делает диких грызунов умнее, чем белые, креативнее, а также агрессивнее и нахальнее. Экспериментаторы решили, что добродушные альбиносы больше подходят для опытов, и стали выводить белых крыс. Считается, что они живут до четырех лет, но по моему опыту — не больше двух. Стоят линейные крысы дорого, думаю, поросенок или ягненок обошлись бы дешевле. На биофак грызунов поставляет прекрасный виварий в Пущино.

— Как получилось, что крысы стали подопытными грызунами?

— Опыты на животных проводили еще древние греки, а как иначе наука могла двигаться вперед? В XVII веке в научном мире начали спорить об этичности подобных экспериментов. Кошек и собак было жалко, да и стоили они дорого, не то что мыши и крысы. Но главное, что для опытов, с точки зрения исследователей, это самые подходящие млекопитающие. Их организм устроен, практически так, как у человека, кроме размеров, естественно. Свинья, правда, подходит еще больше. Но с ней, понятное дело, все намного сложнее. В пользу крыс и мышей есть и такой веский довод: собака рожает всего несколько щенков, а грызуны, повторюсь, значительно больше. Беременность самки продолжается всего 21 день. За год она приносит три-четыре потомства, а некоторые, особенно способные, — пять. Что еще надо?!
Понятно, что крысам опыты, мягко говоря, не нравятся. Хотя, замечу, если работать тщательно, то им больно не будет. Но все равно им с нами приходится несладко, и у экспериментаторов подчас возникает комплекс вины. Мы привязываемся к грызунам, и нам их становится жалко. (В русском языке, между прочим, глаголы «любить» и «жалеть» равнозначны.) Выход нашли простой: чтобы загладить вину, несем крыс домой. Жаль, живут они, к сожалению, недолго, зато в полном достатке.
Они очень привязчивы. Как собаки, чувствуют приближение хозяина и мчатся его встречать (обоняние и осязание у них куда лучше, чем у людей). Постараются тебя облизать, но если пришел не один, смотри, как бы не бросились на гостя. Мне с крысом немного не повезло — мой Тимоша оказался аллергиком. Его клетка находилась недалеко от того места, где стояли стиральные порошки и краска. Крыс начал чахнуть и худеть, и я отнес его на биофак. Подсадил к нему двух самок — Тимоша стал активно плодить потомство, и хвори как не бывало. Он был здоров как бык. Каждый раз при встрече он меня узнавал, выходил из клетки, кидался на грудь и норовил облизать, радуясь, что мы снова вместе.

— Каким наиболее важным открытиям научный мир обязан крысам?

— Их так много, что не упомнишь. Но учесть надо и создание лекарств: для испытания каждого препарата требуются 10-15 тысяч крыс. А бывает, что и 50 000. Ничего не поделаешь — не дашь же пациентам не до конца проверенные снадобья!

— Как давно на биофаке поселились крысы?

— Наш факультет был образован в 1926 году. Но на классических кафедрах (ботаники и зоологии) грызуны появились, конечно, намного раньше. На первых курсах биофака мы работали с мертвыми крысами, но, начиная с 3-го, нас приучали не бояться операций, и мы удаляли у собак часть мозжечка. Учились все делать сами: и резать, и наркоз давать, и зашивать. А потом выхаживали собак, оставаясь на ночь на факультете. Следили за их состоянием, опасаясь возникновения осложнений. И какая радость была, когда наши подопечные вставали «на ноги»! Преподаватели, правда, недоумевали: почему у наших собак практически не было нарушений? Причина была в нас: не сговариваясь, мы резали ту часть мозжечка, которая или вовсе не давала эффекта, или совсем незначительный. Да еще удаляли в разы меньше мозжечка, чем требовалось. Травмы у собак, конечно, все равно были, но не тяжелые, и животные быстро восстанавливались. Мы выгуливали их четыре раз в день, а они нас трогательно охраняли: каждая — свою группу оперировавших. Ведь мы были как бы их стая. Собак было четыре, и всех, заметьте, потом разобрали по домам (правда, почему-то только девушки), и они прожили лет по 15.
Понятно, что симпатии наши распространяются только на белых лабораторных крыс. Диких серых не пожалеешь — они отталкивают своей наглостью, знают, наверное, что их больше, чем людей, и сделать с ними ничего нельзя. Мы их боимся хотя бы потому, что они переносят массу болезней, многие из которых, подозреваю, неизвестны. Не дай бог, если они выйдут на улицы, как это случилось в Батуми в 20-е годы прошлого века. Крыс в городе было много, а воды — мало. И когда они отправились ее искать, случалось, нападали на людей.
Американцы подсчитали: в подвалах и туннелях Нью-Йорка обитают, сколько бы вы думали, 120 миллионов крыс (думаю, наврали, но ненамного). Больно условия подходящие: и отбросов хватает, и воды. В Москве — 10-12 миллионов. Грызунов и на улице встретить можно, ведь они ничего не боятся. Странно, что они еще не перегрызли особо важные кабели. Известно, что много лет назад наша подлодка погибла по вине крыс. Грызуны обожают грызть винил — для них это лакомство. Вот и перегрызли кабели — такова основная версия. В перестроечные годы в этот кабинет как-то зашли офицеры-подводники в надежде, что ученые им помогут. Всеми известными способами они пытались извести крыс и не смогли. Сложность еще и в том, что нельзя оставлять на корабле трупы животных: как лодку ни вентилируй, запах не выветривается. И кошки не помогают, поскольку слабые токи плохо на них действуют, и они страдают. Средства найти все же можно, но как быть с трупами, как их обнаружить?

— У вас огромная коллекция крыс и мышей. Сколько лет вы ее собираете?

— Наверное, лет 30-40. Если подсчитать, то в нескольких комнатах кафедры тысячи две наберется. Здесь и фигурки, и лепнина, эмблемы и даже плакаты. Что делать, люблю я их! Ведь это они меня профессором сделали.

Юрий ДРИЗЕ