Усилия в борьбе с раком объединяют ученые самых разных специальностей. Пожалуй, одной из наиболее высокотехнологичных отраслей стала сегодня ядерная медицина. Новый тренд в ней — тераностика, когда методы и средства диагностики в дальнейшем используются для терапии. Сибирякам повезло — радиофармпрепараты для этих целей разрабатываются непосредственно в Томске. На вопросы «Поиска» отвечает заместитель директора НИИ онкологии Томского национального исследовательского медицинского центра (ТНИМЦ) РАН доктор медицинских наук Владимир ЧЕРНОВ (на снимке на переднем плане).
— Владимир Иванович, как давно в Томске развивается ядерная медицина?
— Ядерная медицина — это все виды диагностики и терапии, связанные с введением пациенту радиофармпрепаратов. Благодаря сотрудничеству с коллегами из институтов ТНИМЦ и томских университетов мы можем пройти этот путь с самого начала — от синтеза молекулы. Самым первым радиофармпрепаратом, сделанным в Томске с нуля и ставшим новым словом в мировой ядерной медицине, был таллий-199. До этого медики использовали для диагностики ишемической болезни сердца таллий-201 с периодом полураспада в 72 часа, оказывавший серьезную нагрузку на пациента. В НИИ кардиологии, где я работал тогда, мы сделали короткоживущий, а, следовательно, менее вредный препарат. Сначала он применялся в кардиологии, а затем прекрасно показал себя и в обнаружении злокачественных новообразований в НИИ онкологии, где в 2006 году организовали отделение радионуклидной диагностики. Но при всем моем нежном отношении к «первой любви» — таллию-199 — большая часть процедур в области ядерной медицины выполняется с технецием. Этот препарат получают прямо в клиниках в нужном количестве из так называемых генераторов технеция. Однако при производстве «материнского» радионуклида молибдена-99 на единицу полезной продукции приходится около 10 тысяч единиц радиоактивных отходов. И профессор Томского политехнического университета Виктор Скуридин разработал первую в мире безотходную технологию производства технеция.
Скоро в Томске будут выпускать уникальные генераторы. А мы создали ряд радиофармпрепаратов. Первым стал меченый технецием гамма-оксид алюминия для выявления сторожевых лимфатических узлов. Теперь во время операции хирург с помощью гамма-зонда выявляет сторожевой узел, делает биопсию, и, пока идет операция по удалению основной опухоли, сторожевой узел исследуют под микроскопом. Если там нет метастатических клеток, можно избежать большого объема хирургического вмешательства по удалению всех пограничных лимфоузлов, полагающегося по протоколу. Это персонализированная медицина в действии. Благодаря органосохраняющим операциям в НИИ онкологии пациентки с раком шейки матки могут после удаления опухоли зачать и выносить ребенка. Весь наш институт гордится тем, что на свет появились уже 19 здоровых детишек. В этом году мы получаем регистрационное удостоверение на вышеупомянутый препарат, который, кстати, в пять раз активнее накапливается в сторожевых узлах, чем зарубежные аналоги. А другой чрезвычайно интересный препарат — 1-тио-D-глюкоза — вообще аналогов не имеет. Мы его разрабатывали в качестве альтернативы дорогостоящей технологии позитронно-эмиссионной компьютерной томографии. Но оказалось, что наш препарат в отличие от ФДГ используемого в ПЭТ-КТ не накапливается физиологическим образом в головном мозге и, следовательно, дает возможность без помех выявить там злокачественные новообразования. Мы можем смотреть за состоянием пациентов в динамике и давать прогнозы.
— Что касается импортозамещения, на каком оборудовании проводятся диагностические исследования? Возможно ли создание отечественных приборов?
— Нужно разделять оборудование для визуализации и оборудование для производства радиофармпрепаратов. Надо честно признать: в ближайшее время мы не сможем отказаться от импортного оборудования для диагностики. А вот реакторы, на которых получают радионуклиды, — российские. Более того, хорошие перспективы и у отечественных циклотронов, производящих, например, фтор для ПЭТ-центров. И здесь мои коллеги из ТПУ вновь сказали веское слово. Вообще-то циклотрон — очень дорогая установка, под которую строится отдельное здание со специальной защитой. Но томские политехники во главе с профессором Геннадием Ремневым разработали компактный и не требующий особой защиты прибор, позволяющий ежедневно получать фтор для пяти пациентов, что вполне достаточно для нашего НИИ онкологии или регионального онкодиспансера. Это как электрический самокат: автомобилям не конкурент, но функции свои прекрасно выполняет.
— Каковы ближайшие перспективы развития ядерной медицины в мире и у нас?
— Самые современные исследования связаны с каркасными белками (скаффолдами), к ним крепятся радиофармпрепараты и доставляются непосредственно в опухоль. Если вести речь о состоянии дел в мире, отмечу, что за 30 лет американское агентство FDA (Food and Drug Agency) зарегистрировало всего 6 таргетных препаратов для радионуклидной терапии, два из них — на основе лютеция. Первыми такими препаратами стали моноклональные антитела, которые блокируют специфические рецепторы, экспрессируемые опухолевыми клетками. Но в диагностике такие антитела использовать нельзя — они очень медленно накапливаются в опухоли. Чтобы уйти от излишней лучевой нагрузки на организм, синтезируют каркасные белки с той же последовательностью аминокислот, но быстро накапливающиеся в опухоли, быстро покидающие кровеносное русло и не вызывающие иммунного ответа. Скаффолды абсолютно безопасны и, что очень важно для ядерной медицины, не теряют свойства под воздействием экстремальной температуры. Получать скаффолды биотехнологическим путем прекрасно умеет академик Сергей Деев из Института биоорганической химии РАН. Когда мы начали сотрудничество, судьба меня свела с профессором Владимиром Толмачевым из Университета Упсалы, одним из сильнейших радиохимиков мира. Первый препарат мы синтезировали в Швеции. Но затем получили мегагрант Минобрнауки и все эти компетенции перенесли в Томск. Профессор Толмачев возглавил центр «Онкотераностика» в ТПУ. Мы синтезировали уже три препарата, которые успешно используем в клинической практике для оценки наличия гиперэкспрессии рецепторов эпидермального фактора роста. Но от диагностики всегда хочется перейти к терапии. И сейчас мы работаем над препаратом на основе лютеция. В небольшую адресную молекулу препарата мы внедрили последовательность ABD, «подсмотренную» у стафилококка, — с ее помощью он прикрепляет альбумин организма-хозяина к своей клеточной мембране. Препарат, попадая в организм, цепляет на себя альбумин, становится массой в 80 килодальтон и не проваливается сквозь клубочковый фильтр в почках (именно эта проблема мешала применять наши диагностические препараты для терапии). До клинических испытаний дело еще не дошло, но если это получится, в России появится седьмой таргетный препарат для радионуклидной терапии.
Беседовала Ольга Колесова
Нет комментариев