10.11.19
Ровно год как профессор РАН, доктор биологических наук Алексей МАЛЫШЕВ возглавил Институт высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН. Специалист в области клеточной нейрофизиологии, изучающий работу нервных сетей, автор порядка 60 статей, обладатель индекса Хирша, равного 13, стал директором, оставаясь ведущим научным сотрудником. Наука, он считает, от этого сильно не пострадала, поскольку лишь пересекается с его управленческими обязанностями, особо не мешая друг другу. Правда, ученый признался, что исследованиям совмещение не помогает, но к этому надо просто привыкнуть.
— Что было самым трудным для вас за этот год?
— Пожалуй, решение конфликтных ситуаций. Я более 20 лет в институте, знаю едва ли не всех сотрудников, но никогда не думал, что придется разбираться в их конфликтах. У всех свои аргументы, все уверены в своей правоте, а в жизни все правыми не бывают. Нужно искать компромиссы — другого варианта не вижу. Ведь и у директора нет особых рычагов влияния. Если конфликт неразрешим, он может или уволить сотрудника по статье, а это чревато осложнениями, или уговорить написать заявление по собственному желанию.
— Перейдем к науке. Имеют ли фундаментальные исследования института практическое продолжение, в медицине в частности?
— Одна из сильнейших наших лабораторий, ее возглавляет Н.Гуляева, чуть ли не полностью перешла на околоклиническую тематику. Исследуя механизмы депрессии, стресса, инсульта и др., сотрудники, работая одновременно в виварии и клинике, продвинулись далеко. Они определили методы ранней диагностики, опробовали их в клинике и теперь, скажем, по анализу слюны могут выяснить предрасположенность человека к стрессу.
На основании результатов исследований они сформулировали очень интересную концепцию. Известно, что травмы или ишемические поражения головного мозга (инсульт) часто вызывают у пострадавших депрессию и деменцию. При этом поражаются структуры мозга, которые при травме не пострадали. Похоже, считают в лаборатории, это травма запустила процессы воспаления в мозге и теперь вызывает последующие расстройства. Если дальнейшие исследования это подтвердят, то, возможно, удастся найти и способы их лечения.
Продолжая фундаментальные исследования, лаборатория А.Фролова разработала метод реабилитации пациентов после инсульта — это технология «интерфейс мозг — компьютер». Если коротко, то с головы больного снимают сигналы электрической активности мозга (ЭЭГ), компьютер их анализирует и с помощью алгоритма помогает пациенту управлять экзоскелетом. Больному с парализованной рукой одевают механическую перчатку, и она сжимает и разжимает кисть. Но для этого ему нужно сосредоточиться, высказать намерение, что его пальцы должны работать. И устройство в ответ включается. Это своего рода физиотерапия. У пациентов наблюдаются несомненные улучшения, правда, не такие быстрые, как хотелось бы.
Исторически у института были две основные темы фундаментальных исследований — мозг обучающийся и развивающийся — однако сейчас научное поле расширяется. Если говорить о современных представлениях, например, как работает мозг, то сейчас мы довольно хорошо понимаем, как он устроен на уровне отдельных молекул и клеток, функционирования связей между нейронами. Знаем, какие изменения идут в мозге человека на молекулярном уровне, когда он учится. Но как мозг кодирует информацию, пока объяснить не можем. Известно, что чуть ли не всю жизнь мы помним фамилии одноклассников. Но где и как эта информация содержится, никто пока сказать не может.
Сложность еще и в том, что мозг весь целиком изучать невозможно, делать это приходится постепенно, поделив глобальную задачу на отдельные подзадачи. Но в них оказываются такие глубины, что, стремясь их постичь, застреваешь очень надолго. Но если все-таки разберешься и на добытое тобой знание смогут опереться другие, приходит чувство, что ты не зря занимаешься наукой. Далеко не всегда это — открытие, но шаг вперед, уверенность, что к этому вопросу возвращаться больше не стоит. Так что вперед мы двигаемся, может быть, медленно, но верно.
— У института много статей, опубликованных в ведущих изданиях?
— Однозначного ответа нет. Все академические институты вынуждены выдавать «на-гора» как можно больше публикаций. Но их качество от этого падает. Вместо того чтобы подготовить толковую, обстоятельную статью, потратив на это, возможно, год, а то и больше, приходится дробить ее на несколько мелких, чтобы было что указать в отчетах министерству и фондам. Поэтому уровень наших публикаций, скажу так, разный. Но если не гнаться за количеством, он, безусловно, был бы выше.
Кстати, об «узких местах». Майские указы президента предусматривают повышение зарплаты сотрудникам до 200% от средней по региону. В последние два года нам выделяют довольно много денег на решение этой задачи. И хотя до намеченных высот мы не дотягиваем, средняя зарплата в институте — 95 тысяч рублей: на мой взгляд, даже для Москвы очень неплохо. И вполне можно было бы часть средств пустить на приобретение реактивов, оборудования и др. Но сделать этого институт не в праве — деньги выделены на выполнение указов, и мы обязаны их неукоснительно исполнять.
— Всем бы такие проблемы!
— Согласен. Если бы не майские указы, денег бы не было. Но и сейчас справиться со сверхзадачей невозможно, не уволив энное количество сотрудников.
— Вам пришлось это делать?
— К счастью, нет. Этим занимался мой предшественник. Ему было нелегко, поскольку в науке люди стареют очень медленно и на пенсию мало кто выходит, что не всегда оправдано. Бывает, конечно, что и в 90 лет сотрудник сохраняет ясность мысли, но это все же исключение. Вот и приходится просить и уговаривать. Кто-то соглашается с разумными доводами, кто-то стоит насмерть — и ничего с этим не поделать.
— На каком уровне находятся ваши исследования?
— Я бы сказал, на среднем, если сравнивать с мировым. Есть отдельные направления, которые работают на «4+». Но большинство — на полбалла. Причин, понятно, много. Например, проблемы закупки оборудования и реактивов. Одно время казалось, что все наладилось и мы будем работать, как на Западе. Вспоминаю, как в студенческие годы толстенными каталогами с перечнем реактивов мы подпирали дверцы клеток, чтобы крысы не разбегались. Мне и в голову тогда не приходило, что ими можно пользоваться по назначению. Сегодня электронные каталоги — наш самый востребованный инструмент. И деньги, чтобы заказать необходимое, в принципе, найти можно. Казалось бы, стоит все нужное получить — и мы враз догоним Запад. Однако не получается. Сроки поставки все равно очень большие — от двух-трех месяцев до полугода. Иногда получаешь реактив, а зачем его заказал, уже забыл. За рубежом обновление оборудования происходит очень быстро — оно становится все совершеннее и дороже, а для нас — менее доступно. Мы не можем обойтись без трансгенных животных. Но купить и доставить их в Россию очень сложно, а иногда просто невозможно. И все это забирает массу времени и нервов.
Еще одна проблема — отъезд ученых за рубеж. Сейчас, конечно, едет не так много, как в 90-е годы, но это ощутимые потери. Мы и сегодня не изжили последствия нехватки специалистов в возрасте 50-55 лет. Вот кто должен был бы возглавлять институты! А мое поколение ученых, которым нет 50 лет, поработало бы еще лет десять в науке, прежде чем стать администраторами.
Реформа РАН, на мой взгляд, пытается копировать западную систему организации науки, ставя ученых в конкурентные условия. Но система эта немыслима без мобильности. На Западе, если у ученого не сложилось в одном месте, он переезжает в другое. Это — рядовое явление. У нас же есть центр и очень сильная централизация науки, и с этим ничего не поделаешь. И если у ученого, живущего в Москве, возникнут проблемы с работой, он, скорее, уйдет из науки, чем переедет в другой город (за очень редким исключением). А если бы у нас все распределялось более ровно, лично я бы с удовольствием поехал, скажем, на Камчатку, будь там развитая инфраструктура для жизни и занятия наукой. У нас с советских времен выпускник вуза приходит на работу в один институт и остается там до пенсии. Это хорошо, когда человек активно работает и в состоянии реализоваться, но если ему это не удается, возникает проблема.
Хорошо, что ученые, обогащенные иностранным опытом, иногда возвращаются, поскольку наука за рубежом устроена несколько по-другому. Я бы сказал, она более дисциплинированная. У нас многим она представляется как свободное творчество. А там люди вкалывают. И необязательно из-за денег (и за границей в науке вряд ли можно сделать большие деньги).
Отрадный факт, что сейчас молодежь снова идет в науку (было время, когда она ее игнорировала). Причем молодежь талантливая и, по моим наблюдениям, не очень амбициозная, не стремящаяся делать карьеру. (Не то что в советское время, когда наука была в почете.) И мы стараемся облегчить ей жизнь. Поддержали, скажем, аспирантов — невозможно же жить на 7,5 тысячи рублей! И всеми правдами зарплату им увеличили. Выровняли зарплату всем сотрудникам, устранив перекос. Одно время у нас одни получали в месяц по 200 тысяч рублей и даже больше, а другие — по 15. Хотя, безусловно, зарплата во многом зависит от количества и качества статей. Посмотрим, что удастся сделать дальше.
Юрий ДРИЗЕ
Нет комментариев