Что отдал, то твое. Отшельничество обогащает, считает ученый-геофизик, по совместительству философ.

Похоже, самый лучший подарок Борис Левин сделал себе сам. Хотя и скромный по его меркам: этим летом он поднялся на седловину Эльбруса высотой 5400 метров (на снимке). Скромный, потому что в активе мастера спорта и старшего инструктора по альпинизму, члена спасательного отряда СССР, а это очень почетный титул, значатся восхождения на семитысячники — пики Ленина и Корженевской (второй покорен дважды, последний раз в 1990 году после защиты докторской диссертации) — и еще многие известные вершины Кавказа и Памира. На их фоне высота в 5400 метров не особенно впечатляет. Если бы не одно обстоятельство: председатель Сахалинского научного центра ДВО РАН, директор Института морской геологии и геофизики ДВО РАН (ИМГиГ), член-корреспондент, профессор Борис Левин отметил на Эльбрусе свое 73-летие. Как ему удается в таком возрасте сохранять спортивную форму?
— Думаю, ответ будет неординарным, — говорит Борис Вульфович, — такова моя внутренняя потребность. Если я выхожу из формы, то настроение сразу портится, чувствую недомогание. И лучший способ покончить с ним — пробежка или поход на лыжах. Кстати, в 60 лет я тоже сделал себе подарок: поднялся на гору Олимп в Греции. Наверное, меня можно отнести к тем людям, которые, если есть возможность идти вверх пешком, обязательно ею воспользуются.
— Хорошая спортивная форма, наверное, здорово помогает в жизни?
— Конечно. Если ты в тонусе, как я говорю, в состоянии “подпрыга”, то тебя все интересует, тебе все доступно. А чем заниматься, выбираешь сам. Вот строки из песни Берковского на слова Левитанского: “Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает для себя”. Для многих (мне, правда, такие люди малоинтересны) благополучие, заработок и их зримое воплощение в виде всевозможной собственности, важны чрезвычайно. Такое “собирательство”, на мой взгляд, сильно расходует человека. Шота Руставели сказал: “То, что спрятал, то пропало. То, что отдал, то твое”. Люди, подобные отшельникам, у которых и нет ничего, и терять им нечего, гораздо богаче тех, кто вынужден заботиться о своих многочисленных приобретениях.
Воспитывался я в советское время и в значительной мере альпинистским сообществом, где ценится человек, каждый раз ставящий задачу и выполняющий ее. И приобретающий при этом друзей. А дальше уже по Резерфорду, который говорил: каждая научная задача состоит из отдельных “кирпичей” — их складывают и здание растет. “Кирпичи” — это отработанные идеи. Вот такая жизненная позиция мне очень близка.
“Отточил” свою теорию во время работы с академиком А.Гончаром, с которым мы создавали РФФИ. Дальнейшее “складывание кирпичей” произошло на Дальнем Востоке, когда академик Валентин Иванович Сергиенко (председатель Дальневосточного отделения РАН) предложил помочь восстановить ИМГиГ ДВО РАН. Сказал прямо: “Если не согласитесь, институт придется закрывать”.
В первый период своего пребывания на Сахалине (1971-1980) я заведовал сейсмостанцией на острове Итуруп (Курилы), которая занималась также предупреждением цунами. Потом перебрался на Сахалин, в ИМГиГ, был заведующим лабораторией и продолжил изучать это интереснейшее явление. Мы пытались создавать искусственное цунами или некоторое их подобие.
— А для чего это было нужно?
— Чтобы противостоять нашему заокеанскому противнику — ведь шла “холодная война”. И он готовил искусственное цунами против наших берегов. То было время разработки “рукодельных” катастроф: землетрясений, тайфунов, цунами. Так вот, в 2003 году, во время работы в РФФИ, я принял приглашение академика поднять институт. Но поставил два условия: чтобы придать институту “вес” в глазах местных начальников, его директору хорошо бы иметь звание члена-корреспондента РАН. Второе: предоставить в Южно-Сахалинске пять квартир для приглашенных мною специалистов из центра. Но это требование, по его словам, выполнить было невозможно. На таких условиях я не мог быть директором, поскольку в одиночку поднять институт нереально. Сошлись на двух квартирах в год. И действительно, хотя и не пять, но четыре квартиры нам купили.
— И чего институт добился сегодня?
— Один только факт. Семь лет назад на 60 сотрудников приходилось примерно шесть публикаций в год. Сегодня 60. Считаю, это очень высокий результат. Причем все публикации в так называемых рецензируемых журналах — российских и зарубежных. Одним из первых наш институт учредил фонд директора. Из его средств премируем сотрудников, у которых наиболее высокий показатель результативности научной деятельности (ПРНД). Кто действительно работает, а не делает вид. Стараемся поддерживать молодых. Объявили конкурс на лучшую молодежную работу, премируем за публикации, выделяем деньги на командировки, в том числе зарубежные.
— Откуда средства, ведь вы на бюджете?
— Деньги можно перекладывать из одного кармана в другой. Бюджетное финансирование дает нам такую возможность. Если, конечно, не воровать. А у нас не воруют. Говорю об этом с уверенностью. Немалое подспорье — гранты РФФИ. Обучаю своих сотрудников искусству заполнения заявок, как лучше распределять деньги. И если вначале у нас был всего один грант, то сегодня 15. Есть и хоздоговоры, например, с нефтяниками. Им нужны наши экспертные оценки в области геологии и геофизики. А лучше нас этого не сделает никто. Поэтому заставляем заказчиков платить нам настоящие деньги, а не копейки. И сегодня договоры дают нам около 20 миллионов рублей в год. Вместе с грантами добавка к бюджету составляет примерно 30%. Исполнители хоздоговоров отчисляют в общий котел института 20%. Часть этих средств планируется потратить на покупку квартир для молодых сотрудников. Решение об этом было принято на Общем собрании коллектива. Молодых сотрудников у нас около 20. Радует, что их число увеличивается. К нам поступает в аспирантуру молодежь, окончившая сахалинские вузы. Возвращаются выпускники Новосибирского университета, живущие на Сахалине (им жилье пока не нужно). Тесные контакты у нас с Нижегородским университетом и с физфаком МГУ.
— А как решается вопрос с жильем?
— У нас есть, так скажем, суррогат общежития. Поэтому можно приехать и поработать один-два месяца. Учтите, как правило, к нам едут энтузиасты, они буквально горят на работе, а условия жизни волнуют их в последнюю очередь.
— Есть что-то такое, что вам не удается сделать?
— Есть. Затеял я, например, исследование стоковых цунами. Получил грант, а исполнителя не нашел. Казалось бы, мои молодые сотрудники должны были бы ухватиться за такую тему — ведь кандидатская обеспечена. Оказалось, нет. Хотя исследование действительно интересное. Традиционно считается, что цунами возникают в результате резкого поднятия или опускания дна океана в очаге подводного землетрясения или извержения вулкана. В это время происходит возмущение океана, и на поверхности появляется горб. Он растекается — это и есть цунами. Источник цунами имеет форму эллипса, а длина волны достигает подчас 100 км. И не теряя энергии, эта махина буквально прокатывается по океанам.
Как и на суше, под водой — на дне, в эпицентре землетрясения, возникают трещины. Их размеры в поперечнике — 10-20 метров. Но могут доходить и до километра. В образовавшуюся трещину стекает вода. Тогда на поверхности быстро формируется впадина с очень крутыми склонами, которая затем заполняется водой. Образуется горб — и опять же цунами. Первыми это явление описали японские исследователи в 1999 году. Рыбак рассказал им, как его лодку внезапно мягко опустило на самое дно, на глубину 10-15 метров (как было установлено — в результате подводного землетрясения). А по обе стороны лодки, на расстоянии, стеной стояла вода (до 15 м высотой). Затем эти стены начали сходиться, но плавно, что спасло рыбака и подняло лодку на поверхность. Произошло редкое явление — осушение дна. Возможно, впервые оно описано в Ветхом Завете, в истории исхода евреев из Египта. Можно предположить, что Красное море на время осушилось, поскольку воды его откатились, а потом сошлись вновь. Евреи пройти успели, а преследовавшая их египетская конница — нет, и море ее поглотило.
Это, конечно, лишь версия. Мы использовали информацию японцев, построили стенд для моделирования стоковых цунами. Но, удивительно, пока не нашлось желающих продолжить исследования.
— Это все же частный случай. Что не удалось в глобальном плане?
— Если мне что-то не удается, я стараюсь найти новое решение. Рассуждаю при этом примерно так: раз я принял на себя это дело, то должен его сделать. Попытка приступа не удалась, значит, надо переходить к осаде. Мы, например, взялись проложить в институте локальные вычислительные сети, связывающие наши компьютеры, телефоны и др. Деньги требовались большие, пришлось собирать их постепенно, выполняя проект по частям. Но сейчас, спустя семь лет, он уже близок к осуществлению, и мы работаем спокойно, без сбоев. Теперь в рабочее время сотрудники занимаются делом.
— И в науке, и в спорте у вас, наверное, много учеников?
— Пожалуй, что так. Ведь я еще председатель Комиссии по цунами Отделения наук о Земле РАН. У меня немало аспирантов и соискателей. Но в спорте учеников было на порядки больше. В свое время каждый альпинист-инструктор был обязан передавать свой опыт новичкам. И мы это делали не по обязанности, а с удовольствием: едва ли не каждый из нас, став мастером, испытывал потребность научить, передать опыт. И вот однажды, зимой, в нашем альплагере появился Юрий Иосифович Визбор, пожелавший освоить горнолыжный спорт. Человек он был спортивный и быстро постиг это искусство. Мы договорились так: я учу его кататься на горных лыжах, а он меня играть на гитаре. Я, как наставник, свое дело сделал хорошо, а вот учеником оказался не блестящим.
— А по части стихов?
— У нас с Юрой были очень тесные, дружеские отношения. Мы часто встречались в Москве. Летом ходили в горы и в байдарочные походы. Стихи, как и многие, я начал писать в юности, но Визбор дал толчок, и я снова к ним вернулся. Он был блестящим бардом. Восхищаюсь его творчеством до сих пор. Свои стихи я всегда показывал ему. Его интересовало, кто что написал, старался всех поддержать, помочь. А учить меня игре на гитаре ему было явно скучно. Другое дело — стихи. Иногда мы даже вместе писали их, по большей части поздравительные. Но я часто за ним не поспевал — его скорость творчества была очень высокой.
— Вы издаете ваши стихи и песни?
— Пока что только собираюсь. Есть и заготовки, и диски. Но продвигаюсь медленно. Наверное, потому, что я отношусь к этому, как к делу жизни. Горжусь, что написал две-три песни, которые поют больше 40 лет. Одна из них “Баксанская осень”: “Опять я Баксаном любуюсь, как сказкой, — прекрасной, прошедшей и неповторимой”. Или, скажем, “Колыбельная Уллу-тау”: “Горы спят спокойствием собственным скованы…”
…А что касается дальнейших планов Бориса Вульфовича, не научных, а спортивных, то в ближайшее время в компании друзей он собирается обойти известную вершину Анапурна (восьмитысячник) на высоте примерно 5000 метров. Протяженность маршрута — порядка 100 километров. Хоть и не восхождение, но тоже ничего себе прогулочка!

Юрий Дризе

Нет комментариев