Удивление и восхищение — первая реакция на знакомство даже с краткой биографической справкой о жизни и деятельности академика Михаила Дмитриевича Миллионщикова, столетие со дня рождения которого отмечает научная общественность страны. Как один человек мог вести столько разнообразных исследований — от эксплуатации нефтяных скважин до Атомного проекта?! Инженер-бурильщик по образованию, он внес большой вклад в развитие аэро- и гидродинамики, прикладной физики, ядерной энергетики…
Википедия приводит более десятка должностей ученого: он и председатель Верховного Совета РСФСР, и вице-президент АН СССР, и член Госкомитета СССР по науке и технике, и… руководитель Библиотечного совета АН СССР. Преподавал в МАИ, МГУ, МФТИ и МИФИ, редактировал журналы “Атомная энергия” и “Вестник АН СССР”, был членом редколлегии известного в свое время журнала “Квант”. Герой Социалистического Труда, удостоенный пяти (!) орденов Ленина, лауреат Ленинской и Сталинских премий и еще и еще… А прожил Михаил Дмитриевич до обидного мало — всего 60 лет…
Михаил Миллионщиков родился в январе 1913 года в Грозном. На долю его семьи выпали тяжкие испытания: Первая мировая война, революция, Гражданская война, когда Грозный переходил из рук в руки, затем сталинские репрессии. В 1932 году юноша окончил Грозненский высший нефтяной техникум, преобразованный в институт, и стремился продолжить образование. Однако попытка поступить в аспирантуру физфака Ленинградского университета не удалась: его не приняли по “веской” причине — отсутствовала ленинградская прописка. Через год молодой человек попытался попасть в аспиранту МАИ — и опять неудача: на сей раз потому, что не был комсомольцем. Но в аспирантуру Михаила Дмитриевича все же взяли благодаря поддержке будущего академика, завкафедрой МАИ Б.Юрьева. В 1939 и 1941 годах Миллионщиков напечатал работы по теории изотропной турбулентности. Молодой ученый нашел решение уравнения Кармана — Хоуарта и установил закон изменения во времени корреляционных функций полей скорости и температуры.
Михаил Миллионщиков сотрудничал с лабораторией аэродинамики больших скоростей в ЦАГИ. Во время Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы занимался вопросами нефтедобычи и прикладной газовой динамики, это помогло повысить добычу углеводородов во “втором Баку”. Вместе с академиком С.Христиановичем Михаил Дмитриевич стал одним из основоположников отечественной теории газовых эжекторов, обнаружив явление, получившее название “критический режим эжектора”. Это открытие подтолкнуло развитие авиации больших скоростей. В 1946 году М.Миллионщиков — заместитель директора Института механики АН СССР. Он продолжил исследования в области фильтрации и газовой динамики, имевшие ключевое значение для расчетов магистральных газопроводов большой протяженности (Саратов — Москва) и строительства газоперерабатывающих заводов.
В 1949 году, за четыре месяца до испытания атомной бомбы, по приглашению И.Курчатова Миллионщиков включился в работу над Атомным проектом. С 1960 года и до конца жизни был заместителем директора Института атомной энергии им. И.В.Курчатова. Круг интересов М.Миллионщикова на удивление широк: его имя включено в отечественные и зарубежные энциклопедические издания по физике, математике, механике, энергетике, авиации, геологии и горному делу, истории науки, международным отношениям…
Как один из руководителей советской науки, Михаил Дмитриевич приложил много сил для укрепления связей АН СССР с зарубежными академиями и научными обществами — это снискало ему уважение в мировом научном сообществе. Михаил Миллионщиков был председателем Пагуошского комитета и очень много сделал для установления доверительных отношений между учеными Запада и Востока. До конца своих дней Михаил Дмитриевич продолжал исследования. Выступал с докладами на крупнейших международных конгрессах: газовом, нефтяном, математическом, энергетическом, по ядерной физике, механике, океанологии… Был одним из активных членов Национального комитета СССР по теоретической и прикладной механике. В последние годы жизни ученый вернулся к проблемам турбулентности: организовал и возглавил Лабораторию теоретической турбулентности в Курчатовском институте. Вот что он писал: “Результаты фундаментальных наук всегда находят свой путь в практику. Иногда, правда, через значительные промежутки времени, исчисляемые годами, а то и десятилетиями. Но зато каждое крупное открытие несет в себе зародыш глубоких преобразований в технике”.
Скончался Михаил Дмитриевич Миллионщиков в мае 1973 года — ему было всего 60 лет, его похоронили в Москве, на Новодевичьем кладбище.
Сколь разносторонним ученым был М.Миллионщиков, можно узнать из любого научного справочника, но там не говорится, каким он был человеком. Восполняет пробел дочь академика — Татьяна Миллионщикова, литературовед, старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН, кандидат филологических наук.
— Как так получилось, что дочь академика Миллионщикова стала не “технарем”, как отец, а гуманитарием?
— Этого и не должно было случиться, ведь я два года училась на физфаке МГУ, хотя мечтала стать филологом. Выбор сделал папа. А почему все-таки физика? Отец объяснял просто: “легче физики ничего нет”. Но это вовсе не значит, что у него были предубеждения против гуманитарных наук, наоборот, считал их изучение делом очень трудным. С искренним уважением относился к филологам, хорошо знал работы академика В.Виноградова и приложил много сил, чтобы Институт русского языка носил его имя. Возможно, решающим доводом в пользу физики было окончание “оттепели”. Как человек осторожный, папа говорил: “Оттепель — всего лишь промежуток между холодами”. И правда — время относительной свободы заканчивалось, подтверждением тому стали процесс Синявского — Даниэля и вторжение в Чехословакию. Как раз в то время папа собирался на Пагуошскую конференцию и был чрезвычайно удручен: “Что я им скажу?” Через два года он понял, что зря настаивал на физфаке, и даже попросил у меня прощения, что надавил на меня. И еще о его взглядах. В Курчатовском институте он отвечал “за культуру” — такая у него была общественная нагрузка. И вот результат: единственное публичное выступление А.Солженицына произошло в Доме культуры института, где он читал отрывки из “Ракового корпуса”.
Папа был патриотом, причем искренним. И страдал из-за несправедливостей в обществе, которые прекрасно видел. Его коробило, что он живет намного лучше других, поскольку принадлежит к советской элите. Но о положении так называемых простых людей знал очень хорошо. Депутата, а затем председателя Верховного Совета РСФСР буквально заваливали письмами с многочисленными просьбами. Он читал их и переживал. Кончилось тем, что помощники перестали давать ему письма, а пересказывали их содержание. Но это не мешало ему помогать, а потом выяснять, что удалось сделать. Конечно, папа видел все несовершенство советского строя, но твердо был убежден: изменений нельзя добиваться радикальными мерами. Это нарушит эволюционные процессы развития страны, приведет к огромным потерям (он многое пережил вместе с родителями в Гражданскую войну). Безусловно, диссидентом он не был. Просто обладал трезвым, объективным взглядом.
— Михаилу Дмитриевичу приходилось общаться на самом высоком уровне. Как он относился к “верхушке” и как она к нему?
— Контакты были чисто деловыми. Он никогда не стремился превратить их в дружеские. Известно, что “наверху” к нему относились с большим уважением. Его ценили как крупного ученого и патриота, который все силы отдает своей стране. К тому же знали, как его уважают зарубежные ученые. А вообще человек он был очень общительный — с коллегами, деятелями культуры у него были добрые отношения. Охотно выступал в ЦДЛ, ВТО и Доме композиторов, где познакомился с Г.Свиридовым, чьи произведения очень любил. Легко находил подход к любому человеку независимо от его социального положения. Высокомерия у него и в помине не было. Но держался при этом всегда с достоинством.
— А для семьи у Михаила Дмитриевича время оставалось?
— Наверное, самое первое воспоминание детства — это проблески света под дверью его кабинета поздним вечером или ночью. А когда он участвовал в Атомном проекте, мы не видели его вовсе — он не возвращался домой даже ночью. Тогда так работали. Ему приходилось ездить в закрытые, номерные города на Урале и в Сибири на приемку особо важных объектов и установок. Уезжал он надолго и присылал мне открытки с видами, скажем, Свердловска или Томска, а на самом деле он был от них достаточно далеко.
С папой у меня связаны яркие воспоминания. Особенно праздники. Взрослые относились к ним серьезно: писали сценарии, ставили спектакли, и папа старался принимать в них участие. Сначала празднества устраивала бабушка, мама моей мамы, происходившая из старинного дворянского рода, — и они проходили на французском языке. Папа это приветствовал. Он владел французским, знал культуру этой страны. Любимый его писатель — Флобер. Английским владел так же хорошо, как французским, а еще немецким и испанским и не стеснялся ошибок в произношении: “Главное, чтобы я понимал и меня понимали”.
С иностранцами папа общался без переводчика. И при этом не отказывал себе в удовольствии иногда рассказать анекдот. Это помогало ему снять напряжение, установить дружеские отношения с коллегами, что было полной неожиданностью для них, поскольку это не было принято, но воспринималось очень хорошо.
Папа прекрасно знал архитектуру. Восторгался Ленинградом, считая его имперской столицей, и переживал, что богатейшее архитектурное наследие находится в плачевном состоянии. Верил, что город снова станет Санкт-Петербургом. А в Москве не мог смириться, что в одном из храмов находится кинотеатр, а в другом — склад. И был очень рад, когда в дополнение к многочисленным нагрузкам его выбрали заместителем председателя Всероссийского общества по охране памятников истории и культуры. И энергично поддерживал реставрацию Суздаля, других городов Золотого кольца. С той же самоотдачей стремился выполнить каждое новое поручение: мама переживала, что он работает на износ, а он говорил, что только так может сделать что-то полезное.
— А как Михаил Дмитриевич относился к религии?
— Глубоко верующим человеком в семье была моя бабушка. Папа ее религиозные чувства очень уважал. Но верующим, безусловно, не был. Помню забавный случай. Когда родители построили дачу, бабушка перевезла туда иконы. Случайно их увидел довольно известный академик. И поразился: на даче академика Миллионщикова — и вдруг иконы?! Раздосадованный папа, не скрывая этого, сухо сказал, что его теща всю жизнь верит в Бога в отличие от академика, сперва поклонявшегося Сталину, а теперь Хрущеву. Папа был принципиальным человеком.
Кстати, на даче он все чинил сам — даже телевизор и допотопную стиральную машину. Разбирал до винтика и, к величайшему моему удивлению, собирал снова — и все работало. А в шутку говорил: не зря же меня выбрали в академики по специальности “Механика”. Главным для него был дом, семья. Необычайно трогательно относился к своей жене Людмиле Михайловне Мухиной-Миллионщиковой. Познакомились они в МАИ, мама, по образованию аэродинамик, писала стихи — у нее вышло пять поэтических сборников. Еще она рисовала пастелью, а папа делал рамы и развешивал картины в доме. Жили мы в коттедже на Пехотной улице недалеко от Курчатовского института. Первоначально коттеджи предназначались для немецких ученых-атомщиков, вывезенных из Германии. Во времена коммуналок коттеджи поражали воображение всех, кто у нас бывал. А сегодня на фоне роскошных особняков они кажутся достаточно скромными.
— Отпуск он проводили вместе с семьей?
— Отпуск у него был около двух месяцев, но он никогда не использовал его полностью. Любил, например, санаторий в Узком, потому что… оттуда легче было ездить в президиум академии. Однажды мы поехали в Калининград, и папа чуть ли не все время провел в филиале Института океанологии, занимаясь своей любимой турбулентностью. Но уж если отдыхал, то активно. В Крыму он увидел водных лыжников и тут же решил попробовать сам, а было ему уже под 60. “Тренером” его, причем весьма суровым, оказался академик Борис Патон. Папа хотел сразу встать на лыжи, но Патон действовал по “науке”: сначала, требовал президент украинской Академии наук, надо изучить теорию, а уж потом переходить к практике. Папе, наконец, это удалось — он катался на лыжах и был счастлив.
— Михаилу Дмитриевичу, наверное, полагалась охрана, а семье она досаждала?
— Нет, но секретность, безусловно, ощущалась: в школе нельзя было говорить, где и кем работает папа. Дома все были уверены, что серьезные разговоры вести нельзя: все прослушивается. И чтобы рассказать мне о “философском пароходе” и депортации чеченцев, папа выводил меня в наш сад. Фотографироваться ему не разрешалось, поэтому так мало папиных фотографий. А на редких снимках со мной он специально наклонялся, чтобы не видно было лица. Любимое его занятие — фотография, но он не имел права снимать друзей и коллег — участников Атомного проекта. Парадокс: за границей, куда папа стал ездить с середины 1950-х годов, ему фотографироваться разрешалось. Однажды разразился скандал. Папу увидели в кино, в хронике, в сюжете о похоронах Игоря Васильевича Курчатова на Красной площади. Урну с прахом везли на лафете, и первыми его сопровождали А.Александров и папа. Ему пришлось объясняться: мол, к съемке он не имеет никакого отношения. А возник шум потому, что “наверху” испугались: теперь враги узнают, кто ближайшие соратники Курчатова.
Порой секретность доходила чуть ли не до абсурда. Когда папа умер, то первый некролог появился не в “Правде”, а… в “Нью-Йорк таймс”. Мама уже стала нервничать: папа умер, а некролога нет. Позже выяснилось: в ЦК партии никак не могли решить, должна ли под некрологом стоять подпись академика Ю.Харитона. Тогда всему миру станет ясно, чем занимался Михаил Дмитриевич. Но в итоге имя главного конструктора ядерного оружия под скорбным сообщением появилось. А в американском некрологе говорилось о том, как много сделал Миллионщиков для развития научных международных контактов между Востоком и Западом.
— Знала ли семья, почему Михаил Дмитриевич умер так рано?
— Когда это случилось, мы были потрясены — особых болезней у папы не было, на здоровье он не жаловался. Были, правда, некоторые проблемы с сердцем, но лечиться он не любил. Мы считали, что причина в радиации. От нее пострадали многие ученые, тогда еще не знали, насколько она опасна и как нужно от нее защищаться. Мы уверены, что он получил большую дозу радиации. И все, кто был в те времена рядом с ним, умерли тогда же, чуть ли не в течение одного месяца. Но, безусловно, сыграл роль и характер папы: слишком близко принимал все к сердцу — “страдал больше самого страждущего”. И очень трепетно относился к памяти об ушедших людях: для него это было мерилом порядочности. Много сил приложил для увековечения памяти И.Курчатова. Хотел, чтобы памятник был сделан в былинном духе — в виде мощной, величественной головы. Настаивал, чтобы установили его не на территории института, а на площади, где сейчас он и стоит.
Единственное, хотя и слабое, утешение для нас то, что папа прожил яркую, насыщенную жизнь. Объездил десятки стран, встречался с интересными людьми, а главное, очень много успел сделать в науке. Известно, что грузовой теплоход получил имя “Академик Миллионщиков”. Однажды в “Правде” появилась заметка: судно отправили в ремонт из-за частых перегрузок, и мама сказала: “Пароход починят обязательно, а вот для папы перегрузки оказались смертельными”.
На фото: Михаил Миллионщиков — студент. Грозный, 1928 г.; Академик М.Миллионщиков, вице-президент АН СССР. 1962 г.
ПОЛНОСТЬЮ МАТЕРИАЛ ДОСТУПЕН В ФОРМАТЕ PDF
Записал Юрий ДРИЗЕ
Фото предоставил М.Лебедев
Нет комментариев