Я работаю в Уфимском научном центре РАН. Направление моих исследований — прочность и динамика конструкций применительно к объектам аэрокосмической техники, судостроения, энергетики и нефтехимии. По национальности я башкир, но в зарубежных университетах называют меня русским профессором, чем искренне горжусь. Как член РАН недавно принял участие в выборах ее президента, им стал В.Фортов — ученый нобелевского плана, имеющий опыт административной работы, в частности в Правительстве РФ, известный общественный деятель. Так что мое место по определению среди защитников науки от блицкрига, развязанного против нее. Но постараюсь быть объективным.
При знакомстве с документами, выходящими из недр Минобрнауки, высказываниями и публикациями чиновников этого ведомства, других немногочисленных сторонников реформирования РАН, можно заметить, что одним из главных моментов, на которые они делают упор, – освобождение академии от “имущества”. Если следовать логике авторов этой позиции, то МГУ, к примеру, следует заниматься только обучением студентов, а учебными зданиями, общежитиями, приборами и т.п. должен ведать некий “МГУсервис”. Большому театру надлежит сосредоточиться на главной задаче — петь и танцевать, а помещениями, декорациями, костюмами, финансами должен управлять, допустим, “Театрсервис”. “Бред и чушь!” — так можно сказать об этом словами В.Путина, прокомментировавшего недавно нечто подобное.
Среди аргументов в пользу предлагаемой реформы находим и такие: по публикациям научных статей российские ученые занимают 120-е место в списке из 145 стран, а по числу ссылок на одну публикацию мы находимся на 77-м месте — сразу после Нигерии, что среднее количество публикаций на одного сотрудника РАН — 1,43, а, скажем, во Франции — 10,11, и так далее.
Надо ли говорить, что в зависимости от методики подсчета эти цифры могут меняться в разы. Например, сравнивая количество опубликованных статей у нас и во Франции, необходимо принимать во внимание затраты на одного сотрудника, а также условия труда, приборное и литературное обеспечение, возможности участия в международных конференциях и т.д. Давайте подумаем, может ли быть, чтобы при самых благоприятных условиях все французские авторы выдавали на-гора почти по статье в месяц, причем ежегодно? Это в среднем. А на практике, если один автор опубликовал 5 статей (очень хороший показатель), значит, у другого должно быть 15 публикаций! Так не бывает. И подобная картина — по всем приведенным цифрам.
Все же нельзя не согласиться с общей оценкой недостаточной эффективности РАН, как и всей науки в стране. Это не открытие Минобрнауки, а известное состояние дел. Пускай не 120-е, а 20-е место в мире, все равно для нас это плохо. Но надо ли доказывать, что недостаточная эффективность российской науки — следствие в первую очередь слабой востребованности ее результатов нашей экономикой?
Ссылаются на почтенный возраст ученых многих учреждений РАН. Но так не везде. Например, средний возраст научных сотрудников Уфимского научного центра РАН — 45 лет (данные 2012 года), а в Институте нефтехимии и катализа он составляет 41,6, в Институте биохимии и генетики – 40,7. Тенденция показательная.
Конечно, нынешняя правящая элита России при инертности общества, да и самих ученых, может принять этот закон. Вопрос — зачем? Похоже, только для того, чтобы на этом имуществе несколько человек приумножили свои и так немалые состояния, которые все равно уйдут на зарубежные дворцы, банковские вклады, кутежи. Неужели ради этого нужно разрушать национальное достояние, веками служившее Отечеству, превращенное в советское время в один из эффективных инструментов для подъема экономики, образования, культуры, обороноспособности и ставшее маловостребованным в эпоху “прихватизации”, деиндустриализации, бандитизма, сверхкоррупции, но еще сохранившее потенциал созидания при изменениях в сторону инновационной, наукоемкой экономики, экономики знаний?!
Каким должен быть первый аргумент в пользу реформы? Возьмем для примера научно-производственное предприятие “Мотор” в Уфе, которое возглавляли в разные периоды академики В.Климов, Н.Кузнецов, другие выдающиеся конструкторы. Здесь разрабатывались двигатели для самолетов МиГ, Су, крылатых ракет наземного и морского базирования. Сотрудники АН СССР, вузов, НИИ активно привлекались к работе на хоздоговорных началах. Такие заказы оборачивались для фирмы небольшими суммами, но польза была значительной. Взаимодействие предприятия с научными коллективами, кроме всего прочего, способствовало повышению квалификации его сотрудников, становлению кадров высокого класса. Отсюда вышли, например, директор Института машиноведения РАН академик Р.Ганиев, генеральные конструкторы С.Гаврилов, А.Рыжов, А.Саркисов, А.Ивах и другие хорошие специалисты. Сейчас предприятие в составе Объединенной двигателестроительной корпорации России, участвует в создании новой техники. Но нет прежнего взаимодействия с научными организациями, хоздоговоров с ними, ученых практически не привлекают к разработкам. Так происходит всюду.
Несколько десятилетий назад моя лаборатория в Казанском филиале АН СССР занималась математическим моделированием прочности и динамики твердотопливного заряда, бронировки и корпуса ракет при их хранении, транспортировке и запуске. Задачи ставили разработчики техники. Шло внедрение, научные результаты публиковались (в пределах допустимого), первая из двух вышедших в свет книг сразу же была переведена на английский в США.
Модификации этих ракет и сейчас стоят на вооружении. Но с тех пор в них не вносились принципиальные изменения. Получается, что перевооружение в данном случае означает изготовление новых изделий той же разработки. А создатели подобных изделий в других странах ушли вперед. Между тем можно было бы возобновить это сотрудничество. Есть и положительный фактор — сильное развитие средств и методов численного моделирования прочности, динамики, рабочих процессов. Этими методами владеют в названных выше академических институтах. Один квалифицированный сотрудник теперь может выполнять работу, которую тогда делали два-три человека.
Вот это самый важный аргумент в пользу реформы, а количество публикаций, их цитируемость и т.д., важные для научной сферы, не интересны для общества и властей. Говоря по-простому, должен быть толк от науки для страны, то есть внедрение. Отсюда и цель реальной реформы: снять искусственно возведенные барьеры между предприятиями с государственным участием и вузами, РАН, остатками отраслевых НИИ, стимулировать их взаимодействие с помощью гибкой кредитно-налоговой политики, сделать так, чтобы результаты исследований, патенты, изобретения направлялись на создание новой техники, технологий, материалов, лекарств, изделий военно-промышленного комплекса и т.д. Без этого объявленный курс на модернизацию страны останется только на словах.
Любопытны высказывания западных специалистов о советской и российской науке и технике. В самый разгар “холодной войны”, в 1979 году, я длительное время работал в английских университетах. Надо представлять то время. Никого из нашей страны там практически не было. Меня воспринимали как человека из другого мира. По вечерам наибольшее внимание уделял мне профессор Лондонского университета и Королевской военной академии А.Кеннауэй, неплохо говоривший по-русски. Как-то он сказал: “К счастью для Запада, вы, русские, как никакой другой народ, умеете устраивать себе трудности…”. Помнится, что-то говорил он о предстоящих проблемах для нас в Польше и Афганистане. Действительно, вскоре мир узнал о польской “Солидарности” и вводе наших войск в Афганистан.
Через много лет я увидел перепечатанную в “Независимой газете” статью, где Кеннауэй писал: “Судя по всему, Россия по-прежнему будет выделять деньги… на поддержку фундаментальной науки… Ее концепции будут полезными при разработке новых систем оружия”. Он задавался вопросом, почему в условиях разрушения экономики и вооруженных сил в России все-таки сохраняется фундаментальная наука. “Я ошибался, — пишет он в другой публикации, — считая, что поддержка Западом разных акций, в том числе диссидентского движения в Советском Союзе, ничего не даст. Конечно, не они привели к краху СССР, но способствовали появлению внутренних сил в стране, которые и способствовали разрушению могучего Советского Союза и далее — экономики России. Теперь есть общее убеждение, что глобальное противостояние с такими крупными странами, как Китай и Россия, неэффективно. Более эффективно и дешевле добиваться своих целей с помощью внутренних сил в таких странах, особенно с применением новых информационных технологий. Очевидно, такой подход применим и в отношении образования и науки”.
Кеннауэй всегда открыто выступал с позиции западных интересов. А вот для профессора Массачусетского технологического института и Гарвардского университета Л.Грэхема главным является выявление объективных закономерностей развития российской науки. Его недавно вышедшая книга названа “Одинокие идеи: российский капкан”, причем под словосочетанием “одинокие идеи” понимаются идеи и исследования без их воплощения в реальные дела. В книге говорится, что русские ученые талантливы, выдвигают хорошие идеи. Но почему тогда в России не развиваются технологии? Автор пишет, что был удивлен, когда осознал — все дело в восприимчивости этих идей обществом, экономикой. А это во многом зависит от менталитета народа. Грэхем внимательно изучил изобретение радио Поповым, лазеров — Прохоровым, Басовым, Таунсом, удостоившимся за это Нобелевской премии. Но доля мирового рынка лазерных технологий, приходящаяся на Россию, — 1%, а на США — 90%. В 1950 году Лебедев создал первый компьютер в Европе. Он был одним из лучших в мире. В пятидесятые годы СССР был лидером по компьютерам, однако он не воспользовался этим преимуществом, в чем меньше всего вина русских ученых.
В книге затрагиваются и наши последние инициативы: “Что такое “Сколково”? Думаю, что русские лидеры совершают сейчас ту же самую ошибку, что и их предшественники. Они хотят создать в “Сколково” новую технику. Но проблема не в технике — русские ученые блестящи, проблема — в обществе. Надо реформировать общество, что гораздо важнее, чем создавать изолированную территорию, где процветает хай-тек. Уверен, что новая техника появится в “Сколково” благодаря идеям русских ученых. Некоторые из них превратятся в товар. Но их будут изготавливать западные фирмы. Они будут продавать эти технологии и технику на мировом рынке. Пользу будут получать они, а не Российское государство”.
Однако вернемся к проблеме реформы РАН. Целесообразной представляется разработка альтернативного проекта закона, направленного на стимулирование внедрения научных разработок в экономической, образовательной, культурной сферах. При этом нужно учесть и проект Минобрнауки. Лучше всего, если закон охватит и вузовскую науку, и остатки отраслевой. Было бы полезно законодательно закрепить уже существующую практику взаимодействия вузов и институтов РАН (совместные кафедры, гранты, совместительство и т.д.). Почему бы не поставить вопрос об обязательной, пусть и небольшой, учебной нагрузке в вузах для сотрудников РАН, имеющих достаточную квалификацию, с тем чтобы преподаватели вузов были несколько разгружены, но зато более активно вели научную работу, в том числе в институтах РАН? В ходе подготовки альтернативного проекта можно было бы провести инвентаризацию всего имущества РАН и отказаться от недостаточно эффективно используемого.
Марат Ильгамов,
член-корреспондент РАН
Фото с сайта www.imm.krc.ru
Нет комментариев