Уже лет 30 профессор Петр Слонимский, заведующий лабораторией Института молекулярной генетики РАН, изучает наследственные заболевания. Вначале достаточно простые, например разные формы анемии, затем более сложные, связанные с повреждением нервной системы. Но для этого нужно было понять, что происходит в пораженных болезнью участках мозга и ведет к развитию нейродегенеративных заболеваний, вызванных гибелью тех или иных типов нервных клеток. Один из самых тяжелых и распространенных недугов — болезнь Паркинсона.
— Без преувеличения мы прошли долгий путь, — рассказывает Петр Андреевич. — Если посмотреть, где были вначале и где находимся сейчас, — дистанция огромного размера. То, что нам удается делать сегодня, лет 25 назад показалось бы фантастикой. Самое важное — теперь мы понимаем причины этой болезни, хотя и не полностью. Знаем основные клеточные и молекулярные процессы, определяющие ее развитие. Представляем, как последовательно развивается недуг. Но остается и очень много нерешенных вопросов. Например, почему при этом заболевании в основном бывает поражен только определенный тип клеток?
По моему глубокому убеждению, главное — отработать систему пре-дупреждения паркинсонизма, разработать методы его максимально ранней диагностики. Постараться узнать, что происходит в мозге людей еще до начала клинического проявления болезни, и научиться ее диагностировать — что мы и пытаемся делать. На этой основе можно разрабатывать методы направленного лечения паркинсонизма, учитывающие его точную молекулярную природу у конкретного больного. И только зная всю предысторию, истоки недуга, сможем его эффективно лечить. А пока, как и раньше, боремся не с причиной, а со следствием, подчас лишь облегчая ход болезни и замедляя ее развитие.
Когда мы начинали, было чрезвычайно трудно обнаружить точные причины болезни Паркинсона на молекулярном уровне у больных и их родственников, среди членов семьи. Не хватало знания молекулярных механизмов паркинсонизма. Да, было известно, что гибнет определенный вид клеток. Но почему это происходит? Только со временем, изучая семейные формы заболевания, удалось выявить связанные с развитием болезни гены. И на основании их анализа понять причины гибели нейронов. Одна из них — неправильная работа определенных групп белков. Если они взаимодействуют нормально, то клетки напоминают как бы прочную рыбацкую сеть. Если же в случае плохой наследственности или под действием внешних причин даже один белок перестает работать — рвется “узелок”, а за ним распускается и вся “сеть”. Принципиально важно понять, какой “узелок” надо восстановить у конкретного больного. Или искать другие способы латания “сети”.
Известно: болезнь Паркинсона в основном поражает людей пожилых, развивается медленно, годами, иногда в течение 10-15 лет и сопровождается гибелью определенных участков мозга, примерно 70-80% нейронов в них. Наша задача — уловить важнейший момент начала этого разрушительного, гибельного процесса. И сделать это, обратите внимание, задолго до того, как человек отправится к врачу, заметив, что у него начали дрожать руки. Если в это время приступить к лечению, то очень высока вероятность, что от недуга можно будет избавиться.
— Но мало кто просто из предосторожности пойдет к врачу, чтобы узнать, не грозит ли ему паркинсонизм.
— Скорее это проблема не медицины, а культуры, внимательного отношения к своему здоровью и профилактике. Мы призываем всех регулярно проходить обследования — только и всего.
— Наверное, и само обследование должно быть очень квалифицированным, вряд ли обычная медсестра с ним справится?
— Безусловно, потребуются соответствующие методики. Однако учтите: уровень профилактики растет, как и подготовка медперсонала. Большие надежды мы возлагаем на страховую медицину: когда наконец люди сами будут решать, где проходить обследования и лечиться.
— Что вашей лаборатории уже удалось сделать в борьбе с паркинсонизмом, а что предстоит?
— Теперь ученые знают основные мутации, повлекшие распространение болезни. Известны главные гены, связанные с возникновением паркинсонизма. Их список постоянно расширяется, и наша лаборатория принимает в этом самое активное участие. Технически достичь этого оказалось не так уж сложно, однако наши исследования заняли более 10 лет. Вместе с Научным центром неврологии РАМН обследовали более 1000 человек, страдающих болезнью Паркинсона. Научились обнаруживать “поломки” генома в результате наследственных, семейных мутаций. И сегодня можем сказать, с какой частотой они встречаются и какие они. Есть явные, видимые нарушения и есть мало заметные, слабо осложняющие работу генов. В будущем они даже могут не проявиться — все зависит от факторов внешней среды. В одной семье патология может возникнуть, в другой нет.
— Но если это больные, значит, вам не удалось определить раннюю стадию?
— Не совсем так. Мы работаем как с давно болеющими пациентами, так и с теми, у кого болезнь еще в зародыше: диагноз уже поставлен, но лечение не начато. Изу-чаем членов семьи, страдающих от паркинсонизма, но пока не ставших хроническими больными — они нас также интересуют. Кроме того, для анализа начальной стадии паркинсонизма у человека исследуем модели этой болезни на животных.
Именно анализ пациентов с самыми ранними клиническими проявлениями заболевания и его моделирование на животных позволят обнаружить маркеры, указывающие, что процесс заболевания уже идет, но еще не проявляется клинически. И разработать простые, пригодные для массового применения методы анализа крови, помогающие узнать, есть предрасположенность к заболеванию или нет. Такие маркеры могут иметь разную природу, и мы пытаемся найти их, анализируя РНК.
— Как это скажется на лечении?
— Традиционный метод прост: раз в мозге не хватает дофамина (биологически активного вещества), значит, его необходимо туда ввести. Теперь же медики получают возможность лечить больных разными способами. Более углубленно, по-новому подойти к разработке лекарств. С их помощью здоровые белки заменят пораженные и станут выполнять их функции. А возможным все это стало потому, что мы наконец докопались до причины.
— Помогут ли ваши исследования избавлению от других тяжких недугов?
— Эти подходы универсальны, их можно применить (и уже применяют) при изучении других нейродегенеративных заболеваний. Они находятся приблизительно на одном уровне с наиболее продвинутыми иностранными исследованиями.
— И на Западе, и на Востоке давным-давно борются с нейродегенеративными заболеваниями, однако об успехах что-то не слышно.
— Все дело в необычайной сложности изучения мозга и нервной системы. Гибель даже одного нейрона разрушает его огромные связи с массой других клеток. (Каждый нейрон связан с тысячами клеток). И для лечения необходимо восстановить или заново вырастить всю эту наисложнейшую структуру. Сегодня, увы, мы еще даже не знаем, возможно ли это. Вот почему так долго нет явного результата. Но если мы отработаем метод диагностики в самом начале возникновения заболевания, то, может быть, “поймаем” тот момент, когда клетка только начинает разрушаться. В этом случае наше вмешательство спасет большую часть связей огромной сети. Уверен, такой подход будет эффективен, поскольку опирается на раннее выявление болезни. Обнадеживает и то, что в нашей области науки происходит, я бы сказал, технологический рывок — оснащение лабораторий современным оборудованием.
— Когда появятся новые лекарства и удастся применить ваши методы?
— Лекарства, думаю, можно ждать лет через 10 минимум. И это нормальный срок. Что же касается наших методов, то времени должно пройти порядочно. Пока медицина все осмыслит, убедится, что вреда не будет, а только польза, что это именно то, что она ищет. Думаю, лет 10-15 потребуется — опять же нормальное явление. Все же согласитесь: каждое новое поколение живет дольше предыдущего и не в последнюю очередь благодаря достижениям медицины.
Юрий Дризе
Фото Андрея Моисеева
Нет комментариев