Вячеслав Турышев — выпускник физфака МГУ, ныне — ведущий научный сотрудник лаборатории реактивного движения Национального аэрокосмического агентства США (JPL, NASA) в Пасадене, Калифорния. В рамках ФЦП “Кадры” он возглавляет проект, связанный с решением задач астрометрии и навигации, который осуществляется на базе ГАИШ им. П.К.Штернберга МГУ. Наше интервью началось с вопроса о том, как удается ученому работать “на два континента”.
— Основное место моей деятельности, безусловно, там, — говорит В.Турышев, — но появилась возможность помочь российским коллегам, поделиться опытом, и я с удовольствием согласился. Мне ведь в какой-то степени повезло: в Америке я оказался в условиях, которых сегодня в России просто не существует, — реальные проекты, реальный опыт и уникальный коллектив единомышленников. Я работаю в сообществе людей очень умных, талантливых, одержимых идеями освоения космического пространства и исследования космоса. Последние достижения человечества в этой области связаны именно с JPL.
Здесь же, в России, я помогаю создавать коллектив молодых людей, которые могли бы начать что-то делать. Потому что то состояние, в котором находится отечественная космическая промышленность, а также космические исследования, всех нас не очень устраивает. Отсутствие грамотного руководства, реальных проектов, неудачи при запусках привели к тому, что в этой области существуют серьезные проблемы с подготовкой специалистов. Если это положение сохранится, то скоро в космической отрасли просто некому будет заниматься научными исследованиями и разработками. Поэтому я хотел бы своим участием показать, что у молодых исследователей есть возможность развиваться и создавать что-то уникальное. Для меня это интересно, потому что здесь мои коллеги, учителя, а теперь уже и ученики. Поэтому не важно, в какой стране я работаю в каждый конкретный момент времени, я просто стараюсь быть там, где чувствую себя полезным — наука-то одна.
— Какова задача проекта, в чем заключается ваша работа — вы создали свою группу, работаете со студентами, аспирантами, читаете лекции?
— Во всем, что вы перечислили. У меня есть курс лекций в Московском университете, совместно с профессором В.Жаровым у нас сформирована группа в ГАИШ, мы довольно активно взаимодействуем с научно-техническим сообществом России, есть группа единомышленников в Казани, с которой мы взаимодействуем, группа в астрокосмическом центре ФИАН и т.д. То есть работа нашей группы востребована.
— Как вы оцениваете молодежь, которая сотрудничает с вами, есть ли сильные ребята, насколько они увлечены?
— В то время, когда учился я (это были 1980-е годы), наверное, больше талантливой молодежи шло в науку и инженерные специальности. Сейчас общий уровень студентов несколько снизился, хотя среди них по-прежнему есть очень перспективные “бриллианты”, с которыми интересно и обязательно нужно работать. То есть талантов в России не убавилось, но возможностей для их развития стало меньше. Надо сказать, что лет двадцать назад таких возможностей не было вообще и особенно сильный “провал” произошел на стыке тысячелетий. В последние 5 лет Правительством РФ и Минобрнауки делаются первые робкие шаги для того, чтобы изменить ситуацию. Программы мегагрантов, программы возвращения или привлечения к работе в России уехавших за рубеж ученых начинают давать свои результаты. Было бы здорово, если бы взаимодействия соотечественников с молодежью не привели к дальнейшей “утечке умов”. Моя задача — не только создать возможности для применения научных знаний в России, в том числе в области космических исследований. Я могу научить ребят тому, как создавать проекты, как ими управлять, как отслеживать детали космического полета и управления аппаратами (я сам-то начал этим заниматься с 12 лет).
При этом количество мест в России, где они могли бы применить свои знания, довольно ограничено. Это достаточно серьезная проблема, которую необходимо решать не точечным вливанием денег и поддержанием каких-то отдельных усилий, а с помощью специальной госпрограммы. Нужно суметь пройти по всей цепочке действий — от изменения отношения к образованию до его приложений, выполнить определенные шаги, чтобы восстановить былой уровень и дотянуться до того, что уже сделано нашими коллегами и партнерами на Западе.
Недавняя посадка марсианской научной лаборатории (на снимке), в которой я принимал участие, красноречивый пример того, чего мы в России делать не умеем. Эта уникальная посадка была разработана людьми, получившими хорошее образование и обладающими реальными возможностями создания чего-то серьезного. Процессы, которые помогли в реализации такой экспедиции, понятны — на высшем уровне возникла ясность, что такого типа исследования нужны для различных областей науки и, конечно, для страны.
В России, к сожалению, сегодня не существует опыта создания экспедиций подобного масштаба. У нас в принципе не было ни одной успешной посадки на Марс. Мне, конечно, обидно, что накопленное прежде, сегодня “благополучно” потеряно, а точечные вливания, которые робкими усилиями осуществляет РФ, недостаточны. И пропасть между уровнем нашей аэрокосмической науки, нашего понимания и возможностей и того, что достигнуто зарубежными партнерами, просто огромна. Если мы не сделаем чего-то сегодня, мы еще больше отстанем завтра. Это, к сожалению, очень четко прослеживается не только в космической сфере, но и в медицине, и в биотехнологиях.
— Ваша область — особая, большое значение имеет техническое оснащение лабораторий, возможность участия в крупных международных проектах. Как, на ваш взгляд, обстоит с этим дело у нас?
— Оснащение лабораторий в России далеко не адекватно тем задачам, которые стоят перед отечественной наукой. Но помимо оснащения готовность лаборатории к тем или иным работам определяется наличием коллектива ученых, которые способны решать научные задачи, имеют необходимый опыт. При этом важны и оборудование, и возможность общения с коллегами.
Чтобы решать задачи в области астрофизики, требуется наличие новейших технологий, которых в России нет. Лаборатория реактивного движения, где я работаю в Америке, как раз и нацелена на использование новых технологий. Это обеспечивает целый набор программ, которые поддерживают ученых.
Что касается международного опыта, то для того чтобы его получить, необходимо бывать на конференциях, участвовать на равных в работах с западными коллегами, ездить на стажировки. Но для российских молодых исследователей все это — единичные случаи. Мобильность ученых и студентов в США меня просто потрясает. Она нисколько не похожа на то, что есть у нас. Мы все выросли в одном университете, и это позволяет нам решать лишь какие-то узкие задачи. Мы не даем нашим студентам опыта работы в международном коллективе. Этому не учат, хотя современная наука — это, прежде всего, коллективные усилия, умение работать в команде.
По своему образованию я физик-теоретик, но, оказавшись в лаборатории реактивного движения, я осознал, что оставаться теоретиком в узкой области исследований совершенно недостаточно для того, чтобы активно участвовать в создании экспериментов, необходимых для проверки моих теоретических моделей. Надо уметь ставить задачи инженерам, уметь брать на себя ответственность за судьбу проектов, разбираться в вопросах обработки данных. Такой подготовки у молодых ученых в России сейчас нет. Я смог достичь этого уровня и понять, как это работает, только потому, что у меня была возможность участвовать в практических проектах. Только так ученый растет и получает широкую квалификацию.
Подготовка космического проекта занимает не один год, чтобы пройти все этапы от момента зарождения идеи до стартового стола, потребуются 8-10 лет. И еще 4-6 лет пройдут до завершения проекта. 16 лет — это огромный кусок активной жизни ученого. Но если он упирается в один проект и тратит на него полжизни, это неправильно. Поэтому надо дать возможность исследователю работать над несколькими задачами. Это понимание во многих научных организациях отсутствует. Я, например, работал над десятком проектов — это и “Пионеры”, и “Вояджеры”, и “Кассини”, и марсианские экспедиции, и орбитальная экспедиция вокруг Марса и Луны, лунная программа, космические эксперименты по поиску гравитационных волн и экзопланет и так далее. Такого опыта ни одна из наших организаций своему сотруднику не дает, если он, конечно, не директор, отвечающий за все элементы научных исследований в подчиненной ему организации. А я ведь не директор, я всего лишь один из ученых, работающих в лаборатории.
Поэтому моя главная задача в российском научно-образовательном проекте — создать такие условия, чтобы у молодежи была возможность выбора. А сейчас выбор заключается в том, что либо мы остаемся в науке и уезжаем на Запад, либо остаемся в России, но уходим в бизнес…
— Что вам известно о космическом кластере “Сколково”, какие новые горизонты, на ваш взгляд, он открывает для аэрокосмической науки?
— Формат “Сколково” перспективен, потому что он позволяет отельным группам ученых и инженеров создавать проекты, которые могли бы быть востребованы в авиационно-космической области. Я думаю, что работа кластера в первую очередь состоит в том, чтобы помочь коллективам ученых и инженеров найти свой выход в космическую отрасль. В последние 20 лет в РАН и Роскосмосе сформировались такие научные коллективы, где в ДНК людей отсутствует “ген предпринимательства”. У них нет стремления реализовывать проекты коммерческого характера, нет возможности проверить себя и поверить в себя. Руководство кластера старается помочь коллективам разработчиков провести инвентаризацию инновационных идей и выбрать те из них, которые могли бы быть поддержаны инновационными грантами. Безусловно, финансирование, доступное кластеру, несравнимо с финансированием Роскосмоса. Но в то же время проводится огромная работа, чтобы мотивировать людей, особенно молодежь, на создание новейшего авиационно-космического оборудования.
В Южной Калифорнии есть пустыня Мохаве, где находится “силиконовая долина” частного космоса — там десятки компаний. Что меня поражает — 25-летние мальчишки в гаражах, “на коленках”, делают ракетные двигатели.
— Неужели прямо в гаражах, как когда-то будущие ИT-магнаты?
— Конечно. А ведь и у нас в 1930-е годы была потрясающая энергетика освоения нового. Когда смотришь, как они ставят свои двигатели на какие-то этажерки, которые начинают носиться по пустыне под контролем программ, написанных ими же, просто дух захватывает. А затем из этих наивных разработок рождаются посадочные модули марсианских и лунных экспедиций, элементы кораблей для посадки на астероиды. Все начинается именно в такие годы, когда есть возможность и желание рисковать. А уже потом придут частные инвесторы — люди, которые помогут в реализации и внедрении новейших идей.
Космический кластер, на мой взгляд, как раз и нужен для того, чтобы суметь мотивировать людей на создание такой среды в России.
— Какой вывод вы делаете для себя, получив опыт участия в российском проекте? Стоит ли продолжать?
— Я хорошо понимаю, что мое участие позволяет не только заниматься научной работой по перспективной тематике, но и получить дополнительное финансирование тем российским студентам, аспирантам и профессорам, которые заняты в проекте. До тех пор, пока мой опыт и мои знания позволят успешно привлекать грантовое финансирование на проведение интересных работ, я буду участвовать в конкурсах и тем самым помогать моим коллегам — российским ученым, двигаться вперед.
ПОЛНОСТЬЮ МАТЕРИАЛ СПЕЦВЫПУСКА ДОСТУПЕН В ФОРМАТЕ PDF.
Беседовала Светлана Беляева
Нет комментариев