Химик Алексей Михайлович Сладков не был членом академии, не занимал крупных постов, но это не помешало ему оставить заметный след в науке. Директор ИНЭОС РАН академик Юрий Бубнов так оценил его вклад: “Открытие третьей аллотропной формы углерода — одно из наиболее ярких научных достижений. Мы гордимся, что оно сделано в стенах нашего института”.
В августе исполняется 90 лет со дня рождения А.Сладкова (1922-1982). Каким был человек, открывший карбин? Вот что рассказала об ученом его жена и сподвижница Тамара Акимовна Сладкова.
До сих пор Тамара Акимовна твердо уверена, что “устроена” неправильно. Нет, чтобы при знакомстве, что называется, встречать людей по одежке (“убейте, не скажу, кто во что одет”) или хотя бы отмечать их внешний вид. Для нее важно, что говорит человек и как говорит. “Алексей Михайлович показался мне необыкновенно умным, эрудированным, очень интересным ученым. В глаза бросился “размах” его интеллекта — тут уж не до внешности”. Только со временем она увидела, что он был действительно красив. Некоторые сотрудницы называли его “королем” — высокого роста, со светло-русыми волосами и голубыми глазами, аккуратный, следящий за собой молодой мужчина (ему и 30 тогда не было).
Встретились они в 1950 году в Москве, когда выпускница Института тонкой химической технологии Тамара Давшан по распределению попала в Институт синтетических спиртов и органических продуктов, в группу, которую возглавлял Алексей Михайлович. Но если в жизни Тамары, хотя и была война, ничего особенного произойти не успело, то будущий ее избранник повидал уже немало.
Алеша Сладков родился в 1922 году в Иванове. Его отец, Михаил Иванович, выпускник химфака МГУ, читал лекции в вузе, затем его перевели в московский НИИ. Отец много внимания уделял воспитанию Алеши. Прирожденный естественник, он знакомил сына с растениями и всяческой живностью, встречавшейся им во время прогулок, показывал, как составлять энтомологические коллекции и гербарии, учил французскому языку. Человек умный, с независимым характером, Михаил Иванович был репрессирован и расстрелян. Что, естественно, ударило и по сыну.
…Торжественная линейка, замершие в строю ученики — сейчас их будут принимать в пионеры. И вдруг начальственный голос объявляет: “А ты, Алексей Сладков, выйди из строя — тебе в пионерах не место! Ты сын врага народа!” Пришлось перейти в другую школу. Окончив ее, Алексей поступил на химфак МГУ. Как ему это удалось при подпорченной анкете, Тамара Акимовна не знает, главное — он стал студентом. Правда, проучился всего год: началась война. Студентов послали на лесозаготовки довольно далеко от столицы. И тут случилось: низко над ними к Москве летели немецкие бомбардировщики. Оглянулись по сторонам, а они одни — преподавателей нет. Много километров студенты шли до ближайшей станции, собрали какие были деньги и купили буханку хлеба. Но поесть не успели: налетели самолеты, началась бомбежка. Одна бомба угодила прямиком в станционный туалет… Хлеб они так и не съели.
Сладкова призвали в армию. Но до фронта не доехал: их эшелон разбомбили. Алексея сильно контузило, и он оказался в санитарном поезде, что шел в Саратовскую область. И застрял в госпитале надолго — у него обнаружился туберкулез. Сладкова комиссовали, в Москву он вернулся только в 1944 году. Восстановиться в МГУ не удалось, зато, хотя и не сразу, попал в Менделеевский институт. Жил трудно, как и многие в те годы. Окончил вуз, поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию (в одолженном у товарища пиджаке). Сладкову предложили выбрать место работы. Он остановился на только что открывшемся Институте синтетических спиртов и органических продуктов. Новый институт — это должно быть интересно, решил Сладков и пошел в лабораторию известного химика Петра Гавриловича Сергеева. Профессор быстро оценил способности нового сотрудника, отношения между ними установились доброжелательные, вместе они написали немало научных статей.
— Даже не в сравнении с ним, а просто сама по себе, — вспоминает Тамара Акимовна, — я была неумелой девчонкой. Почем зря била лабораторную посуду, которой Алексей Михайлович очень дорожил. И ни разу он не сорвался, не осудил, лишь иногда краснел. Он был блестящий экспериментатор, воспитанный, добрый человек. Думаю, во многом это заслуга его мамы, а она, между прочим, из дворянской семьи. Никогда не повышал голоса, ругательств и бранных слов не употреблял и ухаживал за мной деликатно, ненавязчиво (явные мои недостатки его не остановили). Спустя несколько лет его товарищ сказал мне, что моя красота его потрясла, только это он и видел.
А действий никаких. Лишь изредка приглашал “совершить культпоход в кино”. Через год взял впервые за руку и погладил по голове. Но потом стал делать предложения. Я же в ответ начинала плакать. Почему? Не знаю. Наверное, понимала, что меня ждут перемены в жизни. Думаю, так. А он в это время сильно похудел. Годы прошли, и он признался, что тогда очень переживал, что я измучила его своими слезами (“я боялся слова сказать”). Так продолжалось несколько месяцев, пока, наконец, я не дала согласия выйти за него замуж.
Своего жилья, хотя я и москвичка, у меня не было. И мы жили с его семьей в почти отдельной квартирке в полуразрушенном деревянном доме на Зубовском бульваре. Но у нас была своя комната метров 12 (бывшая ванная). Из окна второго этажа открывалась освещенная по вечерам МИДовская высотка на Смоленской, а сквозь худую крышу видны были звезды.
В школьные годы я увлекалась книжной серией “Жизнь замечательных людей”. Буквально преклонялась перед ее героями, восхищаясь их упорством, трудолюбием (мой муж, уверена, был из того же ряда). И в чем-то даже пыталась им подражать — в общем, наивная была девушка.
Алексея Михайловича уже хорошо знали в научном мире и пригласили к Несмеянову в создающийся институт ИНЭОС, в лабораторию академика Василия Владимировича Коршака, занимавшегося полимерами. Примерно в то же время, оставив прежнее место работы, пришла и я устраиваться в Институт органической химии. Слышу, как секретарша говорит кому-то в коридоре: “Александр Николаевич (Несмеянов) придумывает название нового института. Скорее всего, он будет называться ИНЭС (Институт элементоорганических соединений)”. Я не удержалась и говорю: “Инес — испанское имя, правда, очень красивое”. Секретарша побежала к директору, потом вышла и сказала: “Александр Николаевич подумал и сказал: пусть будет ИНЭОС”.
Исследования Алексея Михайловича всегда были пионерскими, причем в самых разных областях (полимеры, ацетилены, элементоорганика). На мой взгляд, он значительно выделялся своей эрудицией и интеллигентностью. 30 лет прошло, как его не стало, а я и сейчас продолжаю восхищаться громадным диапазоном его знаний. Однажды, в самом начале 1960-х годов, работая с ацетиленом, он получил новое вещество. Естественно, ему хотелось его изучить. Василий Коршак посчитал, что время на это тратить не стоит, но Алексей Михайлович все же решил продолжить исследование. Это и был новый материал — Сладков назвал его карбином (“карбо” — чистый углерод, “ин” — химическая цепочка с тройными связями), о чем и доложил на Ученом совете. На академика Ивана Людвиговича Клунянца сообщение произвело сильное впечатление: сейчас, сказал он, мы заслушали сообщение будущего нобелевского лауреата. Но были и противники, критиковавшие работу мужа, подвергавшие сомнению саму возможность существования третьей формы углерода. Принято было считать, что природа подарила нам лишь графит и алмаз. И вдруг Сладков объявляет: есть еще и линейно-цепочечный углерод (это исследование стало основой его докторской диссертации). Карбин он получил из ацетилена, это мелкодисперсный темный порошок, обладающий уникальными свойствами: термостойкостью до 20000 С, химической устойчивостью, физическими и физико-химическими свойствами. (На базе карбина впервые были изготовлены протезы кровеносных сосудов, биосовместимые с живыми тканями). Однако дискуссия по поводу возможности существования третьей формы продолжалась, и однажды, придя с очередного коллоквиума, он долго молча лежал на диване, а потом сказал: “Как же силен консерватизм в науке!”.
— А как вы вели себя в таких случаях?
— Эти темы я никогда с ним не обсуждала. Работал муж много. В институт приходил рано, раньше уборщицы. Возвращался не очень поздно, но уже после окончания рабочего дня. Я старалась освободить его от большинства домашних хлопот. Он это ценил и был благодарен, иногда говорил мне: “Ты слишком много задаешь себе уроков”. Еще в большей степени это относилось к нему самому. Но кандидатскую диссертацию (она касалась получения искусственного волокна) я защитила.
В 1960 году институт подал заявку на открытие карбина, однако только после обнаружения его в природе все сомнения, наконец, отпали. И через 12 лет (в 1972 году) было получено свидетельство на открытие третьей формы углерода. Это оказало большое влияние на развитие науки об углероде, дало мощный импульс к поиску и изучению его новых форм. Во многих странах (в Германии, Чехии, Японии, США, Италии) начались интенсивные исследования, приведшие к появлению политипов карбина, фуллеренов, нанотрубок, графена, различных модификаций углерода со смешанными типами химических связей. Материалов, открывающих путь новым композициям с широким спектром электрофизических, оптических, а также механических свойств.
Задумок и идей у Алексея Михайловича было множество, а помощников — раз, два и обчелся. Хотя у него была своя лаборатория, развернуться по-настоящему возможностей не было.
— Несмотря на открытие, членом академии ваш муж не стал?
— Да, хотя академическое звание очень помогло бы Алексею Михайловичу продвигать свои исследования. Но не сложилось, как и карьера. Академик Несмеянов предлагал Сладкову стать его заместителем по науке. Но в этом вопросе Алексей Михайлович был категоричен: “Имейте в виду, в партию я не вступлю никогда”. И вопрос был закрыт. Он чтил своего расстрелянного отца — в этом все дело. Я знаю, что он никогда об этом не забывал. Однажды после конференции в Казахстане ему предложили стать вице-президентом Казахской академии наук. И взялись тут же “устроить” партбилет, когда он сказал, что беспартийный. Естественно, муж отказался. Единственная его должность помимо завлаба — заместитель главного редактора журнала “Успехи химии”. Часто сидел все выходные: правил, а порой и переписывал малограмотные статьи. Считал, что необходимо поддерживать высокий научный уровень журнала.
— Званий не было, а ему все же завидовали?
— Да, как же без этого! Но его научный авторитет был высок. Академик М.Вольпин в память о муже сказал так: Алексей Михайлович опередил область химической науки как минимум на 20 лет.
Мы прожили вместе ровно 30 лет. Прожили хорошо: он был легкий человек, добрый, с большим чувством юмора.
— Вы что же не ругались, не скандалили?
— Да что вы! Наши стены никогда не слышали бранных слов. Да с ним и поссориться было нельзя — причин не было. Мы никогда не скучали, с ним было интересно общаться. Он любил слушать, как я играю на пианино. Ходили в консерваторию: Алексей Михайлович прекрасно разбирался в классической музыке. Кстати, у него был абсолютный слух, он слышал, когда оркестрант брал фальшивую ноту. И живопись любил. У нас часто бывали гости из разных городов — химики, биологи, энтомологи, историки. В новой квартире для коллекций мы отвели небольшую комнату, а книги еле умещались в шкафах. После смерти мужа литературу по химии я передала в Институт органической химии в Иркутске, а по энтомологии и коллекцию (он собирал ее всю жизнь, во время отпусков и в командировках, есть в ней и неописанный вид жука, названный в память Сладкова) — в московские музеи.
…Желая привлечь ученых, занимающихся углеродом вообще и карбином в частности, Алексей Михайлович организовал в 1982 году постоянно действующий коллоквиум по химическим и физико-химическим свойствам карбина и других необычных форм углерода. Но успел провести всего одно заседание. Продолжил дело академик В.Коршак. По предложению директора ИНЭОС Ю.Бубнова коллоквиуму присвоено название “Сладковские чтения”, что и утвердил Ученый совет института. С тех пор ученым секретарем стала я и сейчас готовлю 63-е заседание. Обычно к нам приходят от 20 до 50 человек из нескольких десятков научных организаций. (Особенно интенсивно исследования в этой области ведет физфак МГУ). Идут ученые к нам охотно, говорят, что это едва ли не единственное место, где можно узнать, что нового происходит в этой области химии. “Сладковские чтения” — дань памяти первооткрывателю новой формулы углерода. Хотелось бы, чтобы исследователи не забывали о нем и ссылались на автора открытия.
Юрий Дризе
Нет комментариев