Советы “посторонних”. Философы погрузились в проблемы биологов.

Как так случилось, что на конгрессе по регенеративной медицине, который проходил не так давно в МГУ, среди выступавших биологов, генетиков и медиков оказались… философы? Какое отношение они имеют, казалось бы, к столь далеким от них областям знания? Получить ответы на эти, на наш взгляд, непраздные вопросы мы сочли важным и обратились к одной из участниц обсуждений, руководителю сектора гуманитарных экспертиз и биоэтики Института философии РАН кандидату философских наук Ольге ПОПОВОЙ. Оказалось, что философы тесно общаются с биологами уже несколько десятилетий. Еще в начале 90-х годов прошлого века при Отделении философии и права РАН был организован Российский национальный комитет по биоэтике. В его состав входили специалисты, которые обсуждали наиболее актуальные этические и правовые вопросы биологии и медицины, но в 2000-е годы его работа застопорилась. На прошедшем недавно заседании Отделения общественных наук было решено возобновить его деятельность.

— Осознание опасности от манипулирования биологическими процессами, — рассказывает Ольга Владимировна, — побудило генетиков в 1975 году провести в Асиломаре (США) международную конференцию по применению методики конструирования рекомбинантных (гибридных) молекул ДНК. Эти генные структуры, созданные искусственным путем (тогда их получали из соединения обезьяньего вируса с сегментом вируса, размножающегося в бактериях и бактериальных генах), рассматривались как биосоединения, потенциально опасные для человека. Технологию сращивания генов участники сравнили с неконтролируемым применением атомной энергии. Ощущая свою ответственность перед обществом, биологи, генетики, биохимики решили переосмыслить весь этический фундамент науки, для чего привлекли философов. Обсуждению этих рисков и была посвящена конференция в Асиломаре. 
Приблизительно в то же время зародилась биоэтика, объединившая широкий спектр исследований социальных, правовых и этических проблем, возникающих в результате освоения инновационных проектов в биологии и медицине. И сегодня в мире действует целая сеть этических комитетов, в том числе при Европарламенте и Совете Европы. Практическая цель биоэтики — выявлять возможные социогуманитарные риски биомедицинских инноваций, давать им объективную оценку, предлагать меры по минимизации угроз.
На конгрессе по регенеративной медицине я выступала с докладом по этическим проблемам развития биобанкинга. Этические и правовые нормы цивилизованного образования биобанков требуют транспарентности в вопросах происхождения того или иного биообразца, получения согласия на использование биоматериалов и др. В России эти вопросы нуждаются в тщательной междисциплинарной проработке, поскольку отсутствует этико-правовая база для получения и использования биообразцов человеческого происхождения. По этой причине периодически возникают скандалы, связанные с поиском источников тех или иных биоматериалов, органов и тканей человека. 
Специфика современных исследований в сфере биологии и биотехнологий — в том, что философская (в широком смысле) и этическая (как более конкретный аспект) рефлексия присутствует в биотехнологических проектах. Философы сегодня не отстраненные наблюдатели-теоретики, а исследователи социальных, правовых и этических аспектов конкретных проектов.
— Расскажите, пожалуйста, о таких работах. 
— Сотрудники нашего сектора участвуют в ряде междисциплинарных проектов, связанных с социогуманитарным сопровождением био- и нанотехнологий, развитием персонализированной медицины. Мы занимаемся исследованиями социальных и философских вопросов создания технологий улучшения человека (Human enhancement technologies). И среди них — проект, поддержанный Российским научным фондом, “Социогуманитарные проблемы органного донорства: междисциплинарное исследование” (руководитель — доктор медицинских наук О.Резник). Коллектив исполнителей включает трансплантологов и философов. Цель проекта — поиск адекватных современным социальным реалиям конкретных мер социогуманитарного сопровождения системы донорства и трансплантологии, а также возникающих в связи с этим проблем. Не всем, наверное, известно, что в нашей стране на протяжении многих лет детская трансплантология практически не развивалась. Причина, на первый взгляд, чисто бюрократическая: в СССР, а затем и в РФ отсутствовала инструкция, констатирующая смерть мозга у детей, после которой был бы возможен забор органов. В отношении взрослых документ принять удалось, а в отношении детей никак не получалось. Еще в 2009 году я входила в комиссию по разработке инструкции, констатирующей смерть мозга у детей. Возглавлял комиссию Леонид Рошаль. Он стремился как можно быстрее утвердить инструкцию, чтобы дать зеленый свет развитию детской трансплантологии. Однако тогда ее так и не удалось принять, поскольку обнаружился целый пласт сложнейших проблем: этико-философских, религиозных, правовых. Нужно было утрясти массу вопросов, привлечь зарубежный опыт, тщательно рассмотреть мировоззренческий фактор, и участники так и не смогли найти общий язык. Только в 2016 году, когда был принят новый порядок констатации смерти в отношении детей и взрослых, дело сдвинулось: инструкцию утвердили. Но фобии по отношению к трансплантологии в целом и развитию детской трансплантологии в частности все равно остались.
На мой взгляд, ситуация с трансплантологией в Российской Федерации обнажает особенности нашего мировоззрения, формирующего определенные мифы и стереотипы. В нашей философско-религиозной традиции существовало понятие “кардиоцентризма” — своеобразной “философии сердца”. Ему как средоточию душевной и духовной жизни придавалось огромное значение. И раз сердце бьется, значит, человек жив. Поэтому долгое время в медицине критерии смерти были связаны с остановкой сердцебиения. Появление диагноза “смерть мозга”, его легитимация в большинстве стран мира вызвали сбой в понимании таких фундаментальных для человека вопросов, как жизнь и смерть. И констатация окончания работы мозга, после чего разрешается осуществлять забор органов, не всегда воспринимается как биологический конец жизни. Во многих странах мира — и Россия не исключение — наблюдается своего рода культурный шок, вызванный появлением новых критериев смерти. Он усугубляется еще и развитием исследований мозговой деятельности, а также прогрессом нейронаук. Данные о перспективных методах регенерации мозга позволяют вывести человека из глубокой комы, вернуть ему минимальное сознание. Приходится слышать претенциозные заявления, будто в будущем появится возможность полностью или частично регенерировать мозг пациентов. Тогда в переосмыслении смерти наступит новый этап, и задача философа в этой связи — разобраться в проблемах, в частности, осмыслить как границы жизни и смерти, так и пограничных состояний. Диагностика смерти все больше приобретает комплексный междисциплинарный характер. Нам нужно быть готовыми помочь врачебному сообществу ответить, например, на вопрос, почему пациенты разных стран мира в одном случае будут считаться живыми, а в другом — умирающими?
— Почему РНФ заинтересовался этой непростой темой и выделил грант на ее разработку?
— Думаю, фонд привлекла возможность подтолкнуть, ускорить развитие трансплантологии в России. Метод трансплантации обладает мощной технологической базой, но его применение, повторюсь, тормозят морально-этические проблемы, и РНФ решил дать импульс их изучению. Фактически речь идет о проведения в России первого комплексного социогуманитарного исследования, которое будет способствовать развитию адекватных представлений о трансплантации и донорстве органов, формированию релевантной для российской общественной системы модели правового регулирования в этой области. Наше исследование поможет выявить фундаментальные причины настороженного отношения части российского общества к трансплантологии в целом и донорству органов в частности.
— Как эти проблемы решаются на Западе?
— Там гуманитарная экспертиза инновационных проектов в области биомедицины — это норма. Биоэтика стала активным субъектом в науке, и власти ее поддерживают, поскольку сами заинтересованы, так скажем, в социогуманитарном сопровождении биотехнологий. За этим стоит понимание инновационного процесса как сложного взаимодействия между наукой, государством, бизнесом и обществом. Роль биоэтики заключается в нормативном обеспечении их взаимодействий, в создании гарантий от возможных злоупотреблений, вызванных научными открытиями и инженерными изобретениями. 
— Как воспринимают ваши рекомендации биологи и медики, ведь вы вторгаетесь в чужую сферу деятельности?
— Домен философии — логика, ее оружие — комплексный подход. И это — как раз то, что востребовано у специалистов, представляющих разные сферы науки и отстаивающих свою подчас однобокую позицию. Но они понимают, что нужны комплексная взвешенная оценка, взгляд со стороны. А когда речь идет об этике и биоэтике, этот взгляд должен быть профессионально отрефлексированным. Поэтому философия способна органично дополнять различные области знания.
— Ваши исследования — это новое научное направление или смежная область? 
— Это область междисциплинарных исследований. Я готовлюсь защищать докторскую диссертацию, связанную с исследованием этико-философских проблем биотехнологического конструирования человека. Морально-этическая сторона применения генетических технологий сегодня необыкновенно востребована в связи с появлением нового метода редактирования генома человека, открывающего возможность еще до его появления на свет придать ему набор определенных характеристик и таким образом в перспективе избавить от наследственных заболеваний. В то же время вследствие распространения евгенического тренда, а также тенденции не просто лечить человека, но и активно его улучшать с помощью генетических методов возникает вопрос: что же будет с ним самим? Осмыслить эту ситуацию и не допустить, чтобы человек стал всего лишь артефактом биотехнологий, — актуальная задача философов.
Юрий ДРИЗЕ
Фото предоставлено О.Поповой

Нет комментариев