Академик РАН. Андрей Лисица: “Гена гениальности, уверен, нет”.

— Это возможность проявлять физическую активность, экономить время и деньги. Когда мне нужен автомобиль, я заказываю такси через специальные интернет-приложения. Это современно, удобно и обеспечивает большую мобильность. Я не простаиваю в пробках, не загружаю служебный автомобиль, комфортно себя чувствую и при этом везде успеваю. От машины я отказался примерно год назад и увидел, что мои транспортные расходы уменьшились примерно в пять раз. 

— Конечно, на административку, она занимает весь день. Только вечером я пытаюсь уединиться в лаборатории или дома, чтобы уделить несколько часов науке. Моя докторская посвящена биоинформатике. Я изучал эволюционные взаимоотношения между белками разных видов живых организмов. Участвую в крупном международном проекте “Протеом человека”, задача которого — идентифицировать все белки, закодированные в геноме. Стараюсь оставаться на плаву, вести проекты по грантам. Конечно, это непросто, но нужно. Очень помогает работа с аспирантами. Каждый раз, беря нового, я говорю себе: “Все, это последний”. Но потом опять беру. При этом — не больше одного аспиранта за раз. И стараюсь не перегружать их работой, им ведь важно и личную жизнь построить. Все должно быть сбалансированно, чтобы не привело к негативным последствиям. Можно без фанатизма сочетать научную деятельность и семейную жизнь. 

— Нет. У меня есть семья, жена и тринадцатилетняя дочь. Но, к сожалению, я почти не занимаюсь вопросами воспитания ребенка. Не успеваю переключаться.

— Академик Российской академии наук — это важнейшее звание, венец карьеры ученого. Ясно, что академическое звание, присвоенное мне на этих выборах, — это успешный старт. И хотя звание дается за предыдущие заслуги, у меня есть четкое понимание, что нужно продолжать активно работать, покоиться на лаврах точно не дадут. Мне приятно, что меня поддержали мои товарищи из Отделения медицинских наук, я благодарен академику Александру Ивановичу Арчакову, который многому меня научил. Удивительное это академическое сообщество. В нем практически отсутствуют поучения: ты просто смотришь, как люди работают, и перенимаешь их опыт. 

— Я никогда не решал этого. Директор вызвал и сказал: “Мне нужен заместитель, все, иди работай”. И я пошел. Вы поймите, в науке тоже невозможно полностью уклониться от административной работы. К примеру, ты ведешь грант, у тебя должен быть документооборот, понимание, сколько у тебя денег, как их распределить, подготовить отчетность. Человек не в силах обустроить свою жизнь без документооборота. Надо к этому терпеливо относиться. Но, конечно, не доводить до абсурда, не ставить бумагу выше объективных обстоятельств. 

Задача руководителя — донести до научных сотрудников необходимую информацию и ни в коем случае не мешать. Помочь исследователю очень сложно, помешать — легко. И я хорошо понимаю, почему научного сотрудника обижает, когда к нему предъявляют формальные требования. Этот конфликт имеет глубоко психологическую природу. Идея спрашивать у ученого, зачем он проводит то или иное исследование, провальная, потому что если он сам себе скажет, что делает что-то ненужное, то обесценит тем самым все вложенные усилия. Откуда мы берем понимание, что — нужное, а что — нет? Все научно-технологические прогнозы довольно расплывчато рисуют будущее. То, что сегодня кажется фантазией, завтра будет оправдано временем.

— Приведу пример. Когда мы говорим об охране здоровья, то непременно называем какое-нибудь заболевание, с которым боремся. Вся система охраны здоровья построена на классификации болезней. Между тем любая болезнь зарождается индивидуально, и обеспечивать ее профилактику в режиме конвейерного производства неправильно. Человечество вложило много времени, денег и сил в развитие генетики и протеомики, но избавления от социально значимых заболеваний это не принесло. 

Мы разобрали организм на молекулы, дошли до такого уровня чувствительности, что уперлись в индивидуальные особенности. Важнейший вывод, к которому мы пришли за последние 15 лет, заключается в том, что в борьбе с заболеваниями статистика нам не помощник. Не можем мы давать общих рекомендаций всей популяции! С каждым человеком нужно работать индивидуально. И охранять его здоровье нужно, когда он еще не болен. Причем человек сам, наравне с государством, должен быть ответственным за собственное здоровье. Человека нужно научить заботиться об этом важнейшем капитале. Знаете такое выражение: “Человек, который сделал себя сам”? Речь идет о том, кто в определенный момент перестал надеяться, что государство даст ему достойную пенсию, зарплату, и начал спрашивать с себя, а что может он. 

— На самом деле система здравоохранения сейчас настолько перегружена, что ей не помогут даже большие вложения. Поэтому ее пытаются оптимизировать, более эффективно использовать имеющиеся ресурсы. Я недавно был в приемном отделении Одинцовской больницы и был поражен, как самоотверженно люди там работают. Но проблема в том, что медицина слишком поздно подхватывает людей. Мы, люди, сами беззаботно относимся к этой хрупкой вазе под названием “наше здоровье”, разбиваем ее, а потом говорим медикам: “Долго и криво клеите”.

— Нет, я говорю о новом шаге в развитии информационно-коммуникационных технологий, когда каждый человек получает индивидуальные подсказки о сохранении здоровья.

— Я говорю о системе индивидуальных подсказок человеку, как ему во всем придерживаться умеренности, не выводить организм из состояния баланса. Представим себе, что организм — это юла. Она крутится, а когда возникает внешняя проблема, то угол ее наклона меняется. Вот вы ее наклонили, а она выпрямилась, наклонили опять, она опять выпрямилась. Но если вы дошли до точки, после которой будет падение, кто-то должен дать предупредительный сигнал. Когда юла остановилась, закатилась под диван, разбилась и ее надо заново склеивать, запускать — это уже болезнь и поздно что-то делать. Надо предлагать меры, когда мы видим, что угол наклона критически изменен. Обратная коррекция может произойти самостоятельной работой мозга человека, неким позитивным мозговым усилием, которое надо человеку помочь предпринять. 

— Если немного пофантазировать и посмотреть, куда движутся наши зарубежные коллеги, то можно предположить, что это будет некий искусственный интеллект, который сможет индивидуально обучаться, получая информацию о состоянии здоровья каждого из нас в цифровом виде. Как только угол наклона воображаемой юлы изменится до критической точки, система скажет нам: “Стоп”, подав тем самым красный предупредительный сигнал. В принципе человек может игнорировать этот сигнал, но мне сложно представить себе психически здорового человека, который по каким-то причинам постоянно перебегает улицу на красный сигнал светофора. 

В реализации подобной идеи будут взаимно пересекаться и информационно-коммуникационные технологии (информация идет через сети на локальные устройства), и прикладная математика (создание искусственного интеллекта), развитие аппаратной части (облачное хранилище большого массива данных). Для бесперебойной работы устройств потребуется создание емких компактных аккумуляторов, которые хорошо держат заряд. И конечно, не обойтись без врачей и психологов, которые заложат в искусственный интеллект схемы. Это то, что называется междисциплинарностью или конвергентными технологиями. 

— Нет. Я думаю, всё это мы увидим в ближайшие пять лет. Эти системы приедут к нам так же, как Pokemon Go. На примере этой игры мы увидели стремительное развитие междисциплинарной идеи. Это обработка видеоинформации в режиме реального времени: нужно посадить покемончика на определенное место. Это энергетика, потому что там, где одновременно работают камера, GPS и Интернет, идет огромное потребление энергии. Это охрана здоровья: мальчишек и девчонок сняли со стульев, вынули из кроватей и погнали их в город на ловлю покемонов. Это, наконец, образование: через эту систему человек знакомится с географией, узнает новые места. 

Вот как выглядит современная научная технология, у которой на выходе что-то совершенно примитивное. Вы можете себе представить Общее собрание РАН, где на полном серьезе обсуждают игру Pokemon Go? А очень хотелось бы, чтобы такого рода идеи поддерживались. В противном случае наука не уходит в массы, оставаясь чем-то искусственным и тяжеловесным. Мы говорим: “Государство должно поддерживать научные разработки”. А вы обратите внимание, какая монетизация у покемонов. Куда идут эти деньги? Коротким путем непосредственно в науку. Это тот канал, по которому потребитель напрямую финансирует научную сферу. 

— Спасибо. Российская академия наук — это же наше уникальное достояние. В ней принято оценивать не гениальность человека, а кооперативность, возможность установления продуктивных личных взаимосвязей внутри определенного проблемного поля. Это объясняет, почему многие выдающиеся ученые с громкими именами не являются членами-корреспондентами или академиками. Кооперативность в академии, может быть, более важна, чем гениальность. Гений вынужден быть одиноким, это его крест, а академическое сообщество — в своем роде прообраз Интернета, среда, которая образовалась в результате отбора людей мыслящих. Это уникальный генетический ресурс. У меня есть идея — изучить геномы и протеомы всех академиков. 

— Уверен, что гена гениальности в природе нет. Ученые — люди, много работающие, овладевшие технологиями активного долголетия, но я не уверен, что это как-то будет отражено в геноме. Думаю, мы увидим, что разум главенствует над телом. У них, скорее всего, не будет каких-то особенностей в генетике, и этим мы докажем: хочешь жить долго — больше думай и будь увлеченным.