Знакомство с темой выступления академика Александра Дыгая на Общем собрании РАН началось для меня в Томске на Конгрессе “Здравоохранение России. Технологии опережающего развития”. Один из круглых столов по проблемам регуляции состояния крови вел Владимир Удут, член-корреспондент РАН и заместитель директора по научной и лечебной работе НИИ фармакологии и регенеративной медицины им. Е.Д.Гольдберга (НИИФиРМ) Российской академии наук. Дело было утром, но зал мест на 150 оказался полон. Много молодых лиц. Судя по обилию вопросов к докладчикам из НИИФиРМ и вузов Томска, тематика волновала как хирургов, онкологов, кардиологов, гинекологов, травматологов, так и руководителей больниц, реанимационных служб и компаний, занимающихся оснащением лечебных учреждений медоборудованием. Но разговор шел, что называется, на языке посвященных: изобиловал специфическими терминами. Соответственно, свои вопросы я задала Владимиру Васильевичу по окончании дискуссии.
— Как получилось, что в названии вашего НИИ фармакологии года два назад появились слова “и регенеративной медицины”?
— Истоки того, что мы занимаемся фармакологической регуляцией регенеративного потенциала, ясны: основателем института был Евгений Данилович Гольдберг. Академик, патофизиолог, он изучал систему крови. Один из лучших его учеников наш директор Александр Дыгай последовательно рассматривал организацию системы крови, что и как в ней можно исправить, дабы с ее помощью корректировать состояние и функции организма. Например, наш костный мозг продуцирует все клетки. Некоторые из них быстро специализируются и созревают, а некоторые обладают богатым потенциалом к развитию в разных направления — такие клетки называют поли- или мультипотентными стволовыми клетками. При этом они способны попадать в кровоток из тканей-депо и мигрировать в любые органы и развиваться там в тканеспецифичные элементы. Именно эти стволовые клетки, их еще называют мезенхимальные (исторически сложившееся название), способны обеспечить регенерацию тканей в ответ на физиологическую убыль клеток либо их гибель, вызванную воздействием повреждающих факторов. Словом, если мы хотим корректировать что-то в организме, есть физиологичный способ — воздействовать, в том числе на систему крови (основное депо мобильных стволовых клеток). В этом суть взаимосвязи фармакологии и регенеративной медицины.
— Вы хотите заставить стволовые клетки стать лекарством или инструментом для лечения болезней?
— Не так все однозначно. Система крови — чрезвычайно сложная структура, где во многом микроокружение раскрывает потенциал клетки и обеспечивает ее специализацию. Изучая это микроокружение методами, ничуть не уступающими тем, что используются за рубежом, мы также учимся управлять функциями эндогенных клеток-предшественников через изменение их функций. Меняя микроокружение, как социум, добиваемся того, чтобы клетки специализировались в желаемый тип и восстанавливали поврежденные структуры. Нет, мы не выращиваем биообъект, какие-то органы. Мы разрабатываем методы управления регенераторным потенциалом эндогенных клеток организма. И путь, выбранный нами, видится разумным, ибо попытки работать с той же стволовой клеткой, изъятой из организма и посаженной даже в хорошие условия, пока чреваты, в том числе опасными, неожиданностями. Экспериментаторы говорят, что, избавившись от массы надзирающих функций со стороны организма, клетка ведет себя не совсем предсказуемо — через 5-6 делений могут возникнуть генетические поломки, которые провоцируют, например, рак. Учитывая это, экспериментаторы, меняя среды, агентов, воздействующих на сигнальные системы, добиваются роста и развития клеток в живом организме в строго определенном направлении. Эти постепенно открывающиеся нам глубинные механизмы изменения поведения полипотентной клетки и представляют основу для фармакологической стимуляции регенерации.
— Забавно, все как в человеческом обществе: социум воспитывает, побуждает к появлению и проявлению определенных качеств…
— Я — клинический фармаколог и говорю о возможностях стимулировать выход из депо органов или тканей клеток, обладающих регенеративной способностью. Их как бы понуждают выйти из закрытой системы, где они присутствуют в разном количестве в зависимости от возраста и состояния здоровья, и воздействовать на систему, которая требует обновления. Необходимые клетки в организме есть, они от природы даже знают, куда идти и что делать, но с годами их активность угасает. Надо как-то их ленивую компанию заставить работать… Если с помощью фармакологических подходов удастся научиться управлять функциями мультипотентных СК, то можно, например, лечить цирроз печени. Печеночная ткань даже после цирротического перерождения может регенерировать, но ее надо к этому подвигнуть.
— И как скоро это станет реальностью?
— В принципе это время не за горами. Уже создан чрезвычайно специфический препарат, который позволяет активировать процессы регенерации. Его еще нет на рынке, но дай Бог здоровья программе “Фарма-2020”! По ней в Минобрнауке, если предлагать проекты с продуктами действительно инновационными, защищенными патентами, имеющими четко определенные мишени воздействия, есть возможность получить поддержку на доклинические исследования. Именно так по линии “Фарма-2020” была получена для повышения регенеративного потенциала эндогенных стволовых клеток иммобилизованная гиалуронидаза.
— Но если ваш препарат годится для лечения печени, может, стоит попробовать применить его для других органов, переживших деструкцию — сердечной мышцы после инфаркта миокарда, помутнения хрусталика при катаракте?
— Глубоко копаете. Но заниматься всем разом бесперспективно. Выводя препарат в клинику, даже если он имеет полное доклиническое досье, нужно четко определиться с нозологией, то есть какой недуг с его помощью будут лечить. Видеть широкую перспективу работы хорошо, но сначала надо довести текущую до результата. Иначе клинические исследования растянутся на сотню лет, потому что чуть добавил — для этого годится, чуть убавил — здесь применимо…
— А гиалуронидазу вы откуда берете?
— Совместно с группой компаний “SFM-Фарм” иммобилизируем фермент природного происхождения путем электронно-лучевого синтеза. Сложность в том, что гиалуронидаза — краткоживущая субстанция. Когда ее вкалывают, она работает, а если проглотить или оставить в баночке и потом применить, ничего не получается. Лечение же ею пока видится многомесячным процессом.
— Пациенту под капельницей весь этот срок лежать?
— Нет, благодаря нанотехнологиям мы таблетку ему предложим, что доставит в организм вещество, которое изменит ситуацию в окружении этих многофункциональных клеток и пролонгирует активность фермента.
— Долго велись доклинические испытания?
— Более семи лет. Не срок для создания нового лекарственного средства. Сейчас подали документы на получение разрешения провести клинические испытания.
— А вы сразу вышли на цирроз печени или были предложения заняться другими органами или болезнями через воздействие на кровь?
— Думаю, препараты, которые помогут костному мозгу взрослого человека начать вырабатывать новые стволовые клетки, что в дальнейшем будут находить поврежденный орган и лечить его, появятся уже при жизни наших детей. Это будет по-настоящему персонифицированная медицина. Кое-что уже появляется. Вот те же наши партнеры из “SFM-Фарм” создали тромболитик нового поколения — тромбовазим.
— Это о связанных с этим препаратом исследованиях говорили на конгрессе медики из Томского политеха и Сибирского госмедуниверситета?
— Да, команда профессора И.Тютрина немало поработала, чтобы “заточить” этот препарат для лечения и профилактики сердечно-сосудистых заболеваний. Препарат уникален тем, что при тромбозе он, разрушая нити фибрина, образующие основной каркас тромба в сосуде, не снижает уровень фибриногена (белка, растворенного в плазме крови) и тромбоцитов, то есть не провоцирует излишнюю проницаемость сосудов, вызывающую неожиданные кровотечения, и не влияет на время свертывания крови. Инъекции препарата помогают при острых случаях — инфарктах, инсультах, а капсулы могут применяться для профилактики.
— Почему же тогда не твердят об этом лекарстве с экранов телевизоров?
— Ну, во-первых, тромбовазим только недавно вышел на лекарственный рынок. Теперь его можно купить в аптеке, но обязательно поинтересоваться, когда его нельзя применять. Например, при обострении язвенной болезни. Ведь чем страшны сосудистые катастрофы? Пока “скорая” приедет, у пациента из лекарств — максимум нитроглицерин. Дальше врач делает ЭКГ, видит, что надо вводить фибринолитик. Если есть в его чемоданчике, срочно вкалывает дорогой, зарубежный и везет пациента в больницу. А там дежурный врач знает, что традиционные фибринолитики (до существования тромбовазима) “подъедают” не только фибрин, но и фибриноген, ряд других факторов свертывания крови, без которых процесс может пойти непредсказуемо. И если пациент более-менее стабилен, ситуация не ухудшается, он не станет продолжать фибринолитическую терапию, ибо это — риск. Можешь получить неожиданное кровотечение… А тромбовазим может применяться как “Скорой помощью”, так и в стационарах. И это реальное импортозамещение, потому что он и лучше, и дешевле зарубежных препаратов. Тромбовазим остро нужен стране, особенно в селах, где врача попробуй дождись, а так у пациента с высоким риском сосудистых неприятностей спасительные капсулы могут быть всегда с собой.
— Трое моих знакомых за этот год умерли от тромбов. Они и знать не знали, что им следовало думать о свертываемости крови. Да и как определить, когда за этим надо следить?
— После 50 лет каждому человек стоит пить антиагреганты. Другой разговор, в каком количестве и с какой дискретностью? Определить можно по анализам крови, но в основном они по результативности низки. Правда, тут тоже есть перемены. На выставке, сопровождающей конгресс, представлены работы фирмы “Меднорд-Техника”. Наше томское предприятие. Они разработали и выпускают пьезотромбоэластограф — единственный отечественный прибор, позволяющий оперативно исследовать свертывание крови, да еще выяснить причину кровотечения или диагностировать опасность возникающих тромбозов. Отличились подбором частот, которые регистрируют нюансы изменений вязкостных характеристик крови. По информативности их единственная валидированная технология глобального тестирования гомеостатического потенциала цельной крови гораздо выше импортной, в том числе и американской. А цена с учетом доставки, установки, обучения персонала впятеро ниже. И опять же импортозамещение на полностью российских комплектующих и ПО. Это реальный инструмент персонифицированной медицины, когда можно отслеживать эффекты лекарственного средства у индивидуума, актуализируя по этим данным количество препарата, частоту приема лекарства для каждого пациента. По мнению врачей, в критичных случаях результат анализа можно получить за 5-10 минут. А если нужна полная картина, то никакой другой прибор, в том числе импортный, вам ее не даст. Потому что “Меднорд-Техника” работает с цельной кровью, а не как все — приправленной химией, чтобы не свернулась, пока в лабораторию доставили, да потом центрифугированной… Сегодня их приборы в 75 медучреждениях по всей стране и даже, например, на Украине определяют гемостаз, помогая врачам в профилактике и терапии осложнений. А сейчас наш институт, Сибирский госмедуниверситет и Томский госуниверситет задумали на базе ИT-технологий и пьезотромбоэластографа разработать комплекс для общероссийской системы персонифицированной медицины. Ведь если прибор подключен к ПК, есть возможность через облачный сервис, предоставляемый суперкомпьютером ТГУ, собрать данные со всех точек, имеющих такой портативный прибор, обрабатывать, давать рекомендации, выявлять тренды, используя данные для профилактики сердечно-сосудистых катастроф. Выглядит заманчиво и прагматично.
Елизавета ПОНАРИНА
Фото автора
Нет комментариев