Красивое решение. Зачем математику из американского университета российский мегагрант?

Один из участников недавней встречи Президента РФ с победителями первой волны российского конкурса мегагрантов — математик Федор Богомолов. Несколько месяцев назад на математическом факультете НИУ “Высшая школа экономики” под его руководством организована Лаборатория алгебраической геометрии и ее приложений. Но основное место работы Богомолова — в Америке. Уже более 15 лет он преподает и заведует математической аспирантурой в Институте Куранта Нью-Йоркского университета (Courant Institute, New York University), что практически в центре Манхэттена и достаточно близко от Wall Street. Там и состоялась наша встреча. Что характерно, назначена она была на воскресенье — “самое удобное время, чтобы спокойно поговорить”. Наш разговор начался с традиционного вопроса о том, как ученый оказался в Америке.
— До 1991 года я работал в Математическом институте им. В.А.Стеклова. Как я теперь понимаю, это было одно из самых сильных мест в мире в плане математики. Прежде всего, по уровню людей — такого сейчас нигде, конечно, нет. В конце 1980-х стало ясно, что наступает кризис, но в течение какого-то времени я надеялся, что страна все же выйдет из него. Когда в 1991 году все окончательно распалось, стало ясно, что и Академия наук останется “академией для академиков”, то есть произойдет ее радикальное сокращение. К тому моменту у меня уже был опыт работы в Америке — я только вернулся из Гарварда, отказавшись при этом от позиции в Стэнфорде, и, хотя еще не думал о переезде в США, будущее меня беспокоило. К 1993 году стало понятно, что проблемы в российской науке только усиливаются и потребуется длительное время для их решения. Поэтому, когда в 1993 году пришло приглашение из New York University, я его принял. Это очень престижное и по многим параметрам очень удобное место.
— Раздумывать особенно не стали?
— Некоторое время я колебался, но бывают такие предложения, от которых отказываться нельзя. И хотя здесь доминирует не моя тематика, много прикладной науки, мне это даже интересно. Тут работают первоклассные специалисты. В математическом департаменте около 40 постоянных профессоров. Они представляют самые разные области — финансовую математику, гидродинамику, математическую биологию, геометрию и многие другие. То есть спектр математических приложений очень широк.
— Вы много преподаете?
— Преподавания здесь меньше, чем в других местах, классы поменьше. А кроме того, практически с самого начала работы в New York University я руковожу аспирантурой. К нам приезжают аспиранты со всего мира, даже из таких стран, как Иран. Как и профессора, они представляют разные социумы, и Courant Institute в этом смысле для меня — образец межкультурного взаимодействия.
— Россияне приезжают?
— Сейчас стало меньше, а раньше мы регулярно принимали одного-двух человек в год. В основном это были выпускники МФТИ.
— Как происходит набор в аспирантуру?
— У нас есть комитет, который отбирает будущих аспирантов. Учитываются многие параметры: и академическая успеваемость, и наличие рекомендательных писем, и результаты специальных тестов. При этом конкурс на получение стипендии (fellowship) очень большой.
— Как вы можете охарактеризовать аспирантуру в Courant Institute? Это уникальное математическое образование или хорошая отправная точка для дальнейшей карьеры?
— Я не скажу, что само образование какое-то уникальное, но возможностей здесь больше, чем во многих других университетах. В Америке имеет очень большое значение уровень университета, который присуждает PhD. Чем выше старт — а это место для старта очень хорошее, — тем больше шансов в будущем. Главное здесь — наличие большого числа профессоров высокого класса.
— Почему вы затеяли проект по мегагранту именно с Вышкой?
— Прежде всего, потому, что я знаю там многих людей (на матфаке Вышки сейчас подобрался очень сильный состав совместимых по тематике специалистов)  и представляю, что они хотят сделать. Мне кажется правильным план создания лаборатории внутри ВШЭ и вообще создание такого университета, где реально совмещается преподавательская и исследовательская работа. Кстати, такие планы на матфаке существовали еще до того, как стало известно о мегагрантах. Кроме того, очень важную роль играло то, что их поддерживало руководство университета, которое активно помогает и сейчас. А когда объявили конкурс, возникла возможность эти планы серьезно расширить. Посмотрим, что из этого получится.
— Работа уже началась?
— Да, вовсю идут семинары, прошла первая серьезная международная конференция.
— Как технически строится работа по мегагранту? Вот, например, как потратить такие большие деньги (150 млн рублей) на создание физической или биологической лаборатории приблизительно понятно — потребуется приобрести оборудование, реактивы… А в математике куда пойдут деньги?
— Прежде всего, мы хотим поддержать молодежь. Сейчас ведь очень многие люди после аспирантуры не могут продолжать работать в математике из-за нищенских зарплат. Поскольку приходится думать о том, на что жить, молодые ученые часто бросают науку и уходят в бизнес. И хотя этот вопрос существовал всегда, раньше он отчасти разрешался тем, что было множество институтов, где можно было преподавать и понемногу заниматься математикой. Был мехмат, на котором проходили семинары, и люди, их посещающие, продолжали оставаться в сообществе. А теперь “вилка” огромна: либо тебя берут в хорошее место, где ты можешь более-менее продолжать заниматься тем, что тебе интересно, либо полностью меняешь профессию. Мы пытаемся с этим бороться: расширяем прием на работу, берем нескольких постдоков и хотим создать новую модель факультета. Другими словами, это попытка организовать внутри факультета исследовательскую лабораторию, которая будет с ним взаимодействовать. В рамках этого проекта мы можем приглашать ученых как из России, так и из-за границы. На это и нужны деньги. В целом мы хотим создать и отработать эту новую модель в российских условиях.
— Грант выдается на два года. У лаборатории такие же временные перспективы?
— По-видимому, мы попытаемся найти способы поддержать ее и дальше. Но для этого за два года необходимо будет хорошо отработать основные элементы системы.
— В Вышке идут проторенным путем, или вы изобретаете что-то совсем новое, нигде в мире не опробованное?
— Да нет, это похоже на то, что существует в различных местах. В каком-то смысле в Америке так и работают. Кроме того, в США сейчас наметилась тенденция создания исследовательских математических институтов в рамках соответствующих отделов классических университетов. Оказалось, что даже обычная западная модель недостаточна для поддержания уровня преподавательского состава, и поэтому возникла отмеченная выше тенденция организации институтов. Вообще-то в Америке нет понятия “математическая лаборатория”, зато есть правильное, более разумное распределение преподавательской нагрузки. Она не убивает возможность заниматься наукой. Здесь я читаю лекции один-два дня, и остается достаточно времени для всего остального. Я помню, что мои знакомые, которые работали в советских вузах, имели нагрузку 20 часов в неделю. Офиса нет, никакой финансовой поддержки нет, как в такой ситуации успевать еще что-то? Значит, с наукой — все. Двадцать лет так поработаешь, и от ученого ничего не останется. Или надо жертвовать, чтобы продолжать что-то делать. Ты должен жертвовать, семья должна жертвовать — мало кто на это пойдет.
— В США сегодня работает довольно много российских математиков самого высокого уровня. Здесь и филдсовские лауреаты, и основатели новых научных направлений. Зачем ученым Америка в общем-то понятно. Но Америке зачем столько математиков? Ведь это явно не та область, из которой можно извлечь какую-то практическую пользу.
— У американских университетов такой принцип образования: студентов должны учить лучшие преподаватели. Если на горизонте появился ученый, который считается лучшим в своей области, его надо немедленно принять на работу и тем самым победить конкурентов — другие университеты. Когда открылся российский рынок ученых, на него сразу обратили внимание, поскольку можно было взять людей, известных всему миру.
— Вы приехали в Америку человеком опытным, сложившимся. Легко было “врасти” в новую систему?
— Здесь очень много положительных сторон. Я приехал сразу на постоянную позицию полного профессора, поэтому продвигаться по рангам мне было не трудно. Все эти годы я регулярно получаю гранты NSF (National Science Foundation. — C.Б.). В каком-то смысле это достижение: выигрывать их после 60 лет не очень легко. Кроме того, есть другая замечательная вещь — я, как и многие здешние профессора, живу в соседнем с институтом доме. Благодаря этому я сберегаю довольно приличное время и могу планировать свой день так, как мне удобно. По сравнению с условиями в других американских университетах это очень облегчает жизнь. К тому же наш институт функционирует практически 24 часа в сутки, что позволяет сделать гораздо больше.
— Все же не очень понятно, для чего математику гранты, зачем их нужно “регулярно получать”?
— Грант нужен, например, для поездок на конференции. Или для того, чтобы приглашать коллег, соавторов — все это дорого в Америке. Кроме того, получение гранта — это подтверждение научного уровня ученого.
— Сегодня воскресенье, это случайность, что вы в университете?
— Нет, не случайность — это хорошее время для работы. Завтра у меня две лекции, вся предстоящая неделя будет довольно насыщенной. Воскресенье — самое удобное время, чтобы спокойно поговорить. Позже ко мне придут аспиранты.
— Они серьезно относятся к учебе? В аспирантуру не затем поступают, чтобы “откосить” от армии?
— В аспирантуру приходят серьезные люди, они знают, чего хотят. А в университет поступают по баллам, и среди студентов немало таких, кто еще не определился, чем хотел бы заниматься, и это проблема американской системы образования.
— Считается, что уровень школьного образования в США несопоставим с российским средним образованием. Здесь действительно мало чему учат в школе?
— Американские школьники начинают касаться предмета гораздо позже, в основном в университете, и им не хватает времени, чтобы его выучить. То есть глубоко что-то освоить в университете они успевают, но у них нет широты образования — запаса знаний, который позволит раздвинуть границы той области, где они на каком-то уровне стали специалистами. Хотя если посмотреть на американские школьные учебники, то при желании можно выучиться. А если желания нет, то можно и не учиться. В этом здесь полная свобода. Пожалуй, ее даже слишком много в образовании
— Специализированные математические школы в Америке существуют?
— С этим сложно. Здесь очень жесткие правила, господствует понятие “equality”, оно многие вещи подрубает. То есть все должно быть доступно всем… Хотя, конечно, есть школы с более высокими требованиями и, соответственно, с более глубоким изучением отдельных предметов. Школьники, которые хотят в них учиться, сдают экзамены и поступают по конкурсу. В последние 10 лет университеты стали организовывать летние школы для талантливых школьников и такие же программы для студентов.
— Если все же человек со всеми проблемами справился, выучился в университете, окончил аспирантуру, получил PhD, то он точно останется в науке или, как у нас, с большой вероятностью уйдет, например, в бизнес?
— По-разному бывает. Иногда даже в середине аспирантуры люди уходят. Вдруг понимают, что могут что-то делать в бизнесе, получают предложение и уходят. Многие становятся успешными. Но все-таки в основном они стараются остаться в рамках университетской системы (в Америке или за рубежом).
— Насколько разнятся доходы ученых и тех, кто работает в бизнесе?
— Понимаете, тут дело вот в чем. Ученый, получивший постоянную позицию в университете, начиная с уровня доцента, социально защищен. Его практически не могут уволить или понизить ему зарплату, если он выполняет свои преподавательские обязанности. Зарплата, конечно, относительно невелика, это капля по сравнению с тем, что он может заработать в бизнесе, но она приходит регулярно, и это может быть намного важнее тех миллионов, которые кому-то удается быстро заработать и еще быстрее потерять. Многие мои успешные знакомые в кризис прогорели, остались ни с чем. Это жестокая среда.
— Аспирантура в Университете Нью-Йорка платная?
— В целом, да. Но этот вопрос решаем. Есть организации, где можно взять деньги на учебу — что-то вроде беспроцентного кредита. Кроме того, те, кому мы даем fellowship, ничего не платят, им предоставляется даже бесплатное жилье. Обучение на бакалавра обходится примерно в 40 тысяч долларов в год, промежуточная ступень Master, которая рассчитана на полтора года, стоит около 20 тысяч в год. Но многие за такое время не успевают получить степень и растягивают эту ступень.
У нас очень удачное расположение — университет находится рядом с Wall Street, поэтому масса людей приходит из финансовой сферы, после работы. Для них создана специальная, очень напряженная финансовая программа, это как бы “повышение квалификации”, на выходе которой они получают Master degree. Среди преподавателей, кстати, тоже немало специалистов с Wall Street. Они читают, к примеру, финансовую математику. Некоторые получают степень Master, чтобы повысить свои шансы найти хорошую работу. Должен отметить, что общее математическое образование также сильно повышает шансы на высокооплачиваемую работу в Америке.
— Вам легко находить общий язык с людьми в России?
— По-разному. Со старыми знакомыми — да. С новыми иногда трудно. Это уже другая страна.
— Принимаете ли вы участие в акциях научной диаспоры?
— Я недостаточно хорошо понимаю текущую ситуацию в России и поэтому воздерживаюсь от участия в политических мероприятиях. Вместе с тем я стараюсь участвовать в том, что касается моей области или науки в целом.
— Вы часто будете приезжать в Вышку?
— Да, пробуду с мая до середины сентября. Потом приеду еще раз осенью читать курс. А на будущую осень возьму себе саббатикал и приеду на более долгий срок. Пока такой план.
— Вы абсолютно четко представляете, что и как вы хотите сделать? Ничего нового не возникнет?
— Да, дай Бог сделать то, что задумано. Я хочу наладить контакты с другими академическими институтами (кроме Стекловки, с которой хорошие контакты существуют давно), подключить внешние институты — в Японии, в Вене. Это все заделы на будущее. А там посмотрим — жизнь всегда развивается неожиданно.
— Коллеги не отговаривали вас ввязываться в это дело?
— Отчасти. Но я считаю, что помогать надо. По-моему, то, что мы затеяли, — разумная вещь. Мне с самого начала так показалось. Это разумная вещь, разумное место. И ввиду полной неформальной поддержки проекта со стороны руководства ВШЭ у нас есть серьезные шансы на успех.
— По мегагранту вам придется общаться с чиновниками. Готовы?
— Пока есть только первые впечатления, а там посмотрим…
— Приходилось решать задачки и посложнее?
— Задачки, которые возникают в обычной жизни, порой ничуть не проще математических. Найти красивое (правильное) решение проблемы, которое ничего важного не разрушает, бывает очень трудно… Но иногда удается.

Беседовала Светлана Беляева
Фото Николая Степаненкова

Нет комментариев