Устали крутиться. Разочарование в реформах ведет к пассивности.

Авторы глубокого аналитического доклада “От стабилизации к интегрированной модернизации России” очень спешили его опубликовать: страна выходит из кризиса, и надо решить, как быстрее усовершенствовать механизмы инновационного развития отечественной экономики.
— Надеемся, что сделанные нами выводы помогут при разработке столь необходимых сегодня реформ, — говорит руководитель авторского коллектива член-корреспондент РАН Николай Лапин, глава Центра изучения социокультурных изменений (ЦИСИ) Института философии РАН. — Мы проводим Всероссийский мониторинг “Ценности и интересы населения России” с 1990 года. Каждые четыре года опрашиваем от 1000 до 1200 человек в 25 регионах. Получается более 30 тысяч респондентов. Так что, убежден, нашим данным можно доверять. Материалы этого, шестого по счету, доклада основаны на опросах, проведенных в прошлом году.
— Для кого он предназначен?
— Всем, кому не безразлично социально-экономическое положение страны. Это, например, имеющие собственное мнение граждане, управленцы, готовящие решения и принимающие их на уровне РФ и ее субъектов. Мы считаем: практические выводы необходимо делать срочно, меры принимать как можно быстрее. Россия, как известно, прошла два этапа. Первый — системный кризис и радикальная трансформация 1990-х годов. Второй — стабилизация нулевых годов, наведение порядка после хаоса и начало стагнации. Сегодня на третьем, послекризисном, этапе мы стоим перед развилкой: или продолжать стагнацию и готовиться к ее тяжелым последствиям для населения, или, проявив политическую волю, приступить наконец к модернизации страны на деле, а не на словах. Причем к модернизации, подчеркну, интегрированной, основанной не только на высоких технологиях. Нельзя, мы уверены, бросать все средства на развитие информационных направлений: эффект будет невелик, поскольку нет условий для широкого их освоения в производстве. На наш взгляд, обновление невозможно без высокого уровня индустриализации — прежде всего машиностроительных и обрабатывающих отраслей. Мы стремимся доказать необходимость скоординированного проведения сразу двух модернизаций.
— Что вас привело к такому выводу?
— Вот результаты стратегии инновационного развития, принятой в 2006 году сроком на 10 лет. В первые два года было выполнено около 30% намеченных мер, в последующие три — около 40%. Все! Поэтому мы считаем ее проваленной. К 2010 году предполагалось создать современную национальную инновационную систему. Ее нет, налицо лишь отдельные, слабо связанные, плохо работающие фрагменты. Например, несколько государственных венчурных фондов. Однако фактически они занимаются не внедрением новинок, а лишь поддержкой разработок, правда, на самом важном — раннем — этапе их продвижения к рынку (“посевной” стадии). Причина в том, что фонды не могут удовлетворить запросы главных субъектов: разработчика новинок, инвестора, вкладывающего в них средства, и производителя, их выпускающего. До сих пор нет федерального закона об инновационной деятельности, который увязал бы их интересы.
Мы участвуем в Европейском социальном исследовании. В 2006 году, в благоприятный для большинства стран докризисный период, провели опрос населения 25 европейских стран, включая Россию. Сопоставили условия жизни населения в РФ и 24 европейских странах по таким показателям, как удовлетворенность трудом и жизнью в целом, материальный достаток, развитость социальных структур, политическая активность населения… В результате из 25 европейских стран Украина, Болгария и Россия заняли три последних места. При этом Россия в полтора раза отстала от таких постсоциалистических стран, как Словакия, Польша, Эстония, и более чем в два раза от ведущих европейских — Англии, Германии, Франции. И еще больше от скандинавских, где самый высокий в Европе уровень жизни.
Однако подчеркнем: во время нынешнего кризиса государство регулярно выплачивало заработную плату бюджетникам и пенсии с индексацией на инфляцию. Поэтому протестные настроения в тот период были невелики. Это, считаю, огромное достижение, не в пример многим зарубежным странам. Однако по-прежнему у нас отсутствует заинтересованность работодателей и работников в инновациях. Уровень образования и запросы молодых специалистов растут, а занять их нечем — спрос на выпускников невелик, рабочих мест, требующих высокой квалификации, больше не становится, напротив, снижаются требования к квалификации работников. Они вынуждены менять профессию или уезжать на Запад.
Самый тягостный вывод, к которому пришли не только мы, — это продолжающийся разрыв в доходах населения (здесь мы никак не выдерживаем сравнения с развитыми странами). Правда, бедных, что на грани нищеты, становится меньше. Как показала доктор социологических наук Л.Беляева (ЦИСИ), в 1998 году их было более 50%, сегодня около 30%. А количество богатых так и остается на уровне 10-12%. Есть и промежуточные слои, где наблюдаются противоположные перемещения: часть населения идет вверх, часть вниз. Малообеспеченные слои составляют около 30% среди “новых бедных”, и чем старше они становятся, тем чаще снижается их статус. Продолжается “утечка умов”: в 2004-2008 годах из России в развитые страны уехали почти 220 тысяч человек, среди них специалисты с высшим образованием составили около 40% — мы так и продолжаем готовить кадры для иностранных компаний.
— Что еще важное вы бы отметили?
— Данные, которые редко учитываются в опросах, но весьма показательны. 83% работающих респондентов — не члены профсоюзов. У 22% нет письменного трудового договора с работодателем. А все потому, что Трудовой кодекс РФ не обязывает хозяев фирм и предприятий иметь профорганизации. Если они и есть, то, что называется, “ручные”. Мы включили эти данные в доклад, потому что придаем им очень большое значение. Вспомните экономическое чудо, что сотворила Западная Германия сразу после Второй мировой войны. Там существовал закон: предприятие не получает лицензии, если нет профорганизации. И дело не только в защите прав трудящихся, хотя это и важно.
Профсоюзы оказывают давление на администрацию, требуя не только повышения зарплаты, но и улучшения условий труда. И руководство вынуждено обновлять производство, насыщая его современным оборудованием. Это еще и стимул к инновациям. Справедливости ради отметим, что в России информационные технологии быстро проникли в управленческие структуры (офисная модернизация), но обновление производственных технологий и оборудования происходит очень медленно. Об этом можно судить по таким показателям. В Москве среди общего объема произведенных товаров и услуг новые составляли в 2000 году 15%, в 2006-м — 2,9%, а сегодня — менее 2%. Это значит, что 98% предприятий используют рутинный труд (и это в столице!). В развитых западных странах этот показатель достигает 8-12%.
Профсоюзы одновременно еще и так называемая классовообразующая структура гражданского общества. Отстаивая свои права, трудящиеся осознают общность интересов, так возникает солидарность, вырабатывается классовое сознание. А у нас его просто нет. Резюме: для модернизации производства должно быть и давление на работодателей снизу.
— Как обстоят дела со средним классом? Аналитики часто возлагают на него большие надежды, рассчитывая, что он вытащит страну из трясины.
— Средний класс у нас по-прежнему только формируется. В начале 1990-х годов он еще не существовал. Потом наблюдался медленный рост — порядка 1,5% в год, к 2006-му  его доля достигла 22%. Но в условиях кризиса (2008-2010 годы) рост сократился, и сегодня он не превышает 24%.
Подведем итог: на протяжении 20 лет, начиная еще с советского периода, существуют три социокультурных тормоза на пути развития нашего общества. Первый — устойчивая преступность и бедность. В 1990 году угрозу бедности ощущали лишь около 20% населения. А незащищенность от преступности испытывали 60%. К середине 1990-х годов этот показатель достиг почти 90%(!). Потом наметилось снижение, и к прошлому году он оказался снова на уровне 60%. Это показатель низкой эффективности всех правоохранительных структур.
Второй тормоз — инновационный застой. Он был и в советское время, сохраняется и сегодня. Третий — низкая эффективность административного управления всей властной вертикали, от федерального верха до муниципалитетов. Это непрозрачность подготовки и принятия решений, отсутствие должного контроля за их выполнением. Кстати, исполняются они менее чем на половину. Согласно индексу Фонда Бертельсмана (Германия), в 2009 году итоговый показатель управления в России составлял менее 4 баллов из 10, что означало 107-е место среди 128 стран.
— Есть ли рецепты выхода из тупика? Не мы же первые со всем этим сталкиваемся?
— Главное, нужна воля к выполнению программ и последовательность их осуществления. Не бросаться в разные стороны, не делать рывков. (Так поступил Китай, начав реформы). Но при этом необходимо учитывать, что большинство нашего населения устало от реформ морально и физически (в 2010 году лишь 7% считали, что выиграли от реформ, хотя на самом деле стали лучше жить около 40%). Все меньше становится людей “крутящихся” — занятых на второй и третьей работе. Возможно, потому что многие не получили того, на что надеялись. Энтузиазм пропал, вместо него накапливается недоверие к реформам. Чтобы его преодолеть, нужно с помощью квалифицированных экспертов сформировать понятную большинству населения концепцию модернизации: конкретную, простую, небольшую по объему — и прилюдно обсудить ее. И дело делать. Помимо информационной модернизации необходимо повысить уровень промышленности, начав с машиностроения и легкой промышленности, чтобы обеспечить массовый спрос населения и конкурировать с импортной продукцией. А выбор пусть делает потребитель. Затем все больше инвестиций вкладывать в информационные технологии.
— Цены на нефть растут и снижаться вроде не собираются. А потому осуществимы ли эти программы?
— Связи здесь быть не должно. Я уже говорил о политической воле. Если ее не проявить, то наша жизнь и дальше будет идти по инерционному сценарию, а стагнация все увеличиваться. Население и так с каждым годом испытывает разочарование, убеждаясь, что условия нашей жизни намного хуже, чем у соседей за рубежом. В конце концов, терпению общества может прийти конец. Социальные взрывы возникают всегда неожиданно, и исключать их нельзя. Кто, скажем, думал, что они могут произойти из-за роста платы за ЖКХ, но ведь случилось! Считаю, что в случае стагнации их вероятность будет расти.
В июне 1990 года мы спрашивали население о возможности кризиса СССР. 35% респондентов ответили, что такая вероятность есть. (Я предлагал этот материал разным газетам — никто не пожелал опубликовать такой прогноз). Что было дальше — известно. И на этот раз (2010 год) мы интересовались настроениями респондентов. Результат даже несколько ниже докризисного 2006 года: порядка 30% готовы к протестным действиям. Для сегодняшнего положения это скорее низкий уровень, потому что около 50% сказали, что испытали негативное воздействие кризиса. Хотя пережили его мы относительно спокойно, судя по количеству безработных — оно возросло меньше, чем в западных странах.
Вывод простой: население охватывает пассивность (я уже говорил об усталости от реформ). И если не произойдет перемен, то через четыре года, ко времени подготовки нашего седьмого доклада, положение в обществе, возможно, ухудшится. Введут какой-нибудь необоснованный, с точки зрения населения, налог (например, на недвижимость на основе ее рыночной цены), — и может произойти взрыв. Это очень опасно.
— Нынешний ваш доклад шестой по счету. Есть ли отдача? Слышат ли вас?
— Конечно, хотелось бы, чтобы наши доклады вызывали широкую реакцию общества, обсуждались. В научном сообществе это происходит. Откликается часть прессы, “Поиск” например. Мы передаем доклады в федеральные органы управления. Отдельные их выводы, отголоски наших мыслей встречаются в официальных документах, подготовленных организациями, работающими по заданию властных структур. Так что отдача есть, пусть и не совсем та, что хотелось бы.

Юрий Дризе
Фото Андрея Моисеева

Нет комментариев